Пастыри. Черные бабочки

— Если дальше все пойдет так, как сейчас, додавят нас Пастыри. Мы сегодня для их миропорядка — единственная реальная угроза. А там и России конец. Они и так уже своих людей повсюду понасажали, я ж вам объяснял. Те, курослепы, даже и не понимают, на кого работают, но свое черное дело творят исправно. Если в не Сергей Павлович, то, может статься, Калининград и Дальний Восток отвалились бы уж.

Нам база нужна, никому отсюда недоступная. Чтобы время выгадать, чтобы оттуда борьбу вести, оттуда врага жалить, оттуда готовить народ наш русский к возрождению. Понимаете? Вы же — наши! Сами говорили, что не нравится вам то, что сейчас у нас творится. Ну, так помогите Родине своей!

— Родина… — Вий сжал кулаки. — А где она, Родина? Сплошное гадство кругом.

— Погоди, Костян, — Коловрат положил руку на худое плечо друга, — с «лазилом» отдельный вопрос. А Троянду мы сами должны, понимаешь? И что такое, кстати, «Красный петух»?

— Это, ребятушки, уже детали. А что не так с «лазилом» вашим? — Бивень заинтересованно посмотрел на Коловрата.

— Тяжко его раскаренным держать без Троянды. Сил не хватает, — коротко ответила за него Ния.

— А если мы подмогнем? — спросил хозяин зимовья.

— Это чем же?

— В колдовских штучках мы не сильны, понятное дело, но есть и у нас кое-что. Враг-то на этом колдовстве собаку съел, но и мы не лыком шиты, — Бивень усмехнулся, — разжились пастырским чародейным барахлишком. Вот, глядите!

И он достал из ящика стола желтую деревянную коробку из-под артиллерийского прицела. Поставил на стол, открыл.

Трояндичи сгрудились, заглянули внутрь. На зеленом бархате покоились три предмета — оплавленное серебряное колечко, выточенная из обсидиана фигурка ящерицы и глиняное ухо с отколотой мочкой.

Ния провела ладонью над артефактами, закатила глаза. В наступившей тишине послышалось легкое потрескивание, и вдруг каменная ящерка засветилась, и между нею и рукой девочки проскочила крохотная ветвистая молния.

— Ай! — Ния потрясла пальцами, с уважением взглянула на фигурку. — Знатная справа! Пригодится живени напиться.

— Ну, так как? — Бивень поочередно посмотрел в глаза трояндичам: — Поможем друг другу? По рукам?

— Север — верен, — глядя в сторону, произнесла Ния.

— Восток — морок, — кивнул Вий.

— Юг — юрок, — решительно сказала Алиса.

— На Западе — западня! — закончил Субудай и посмотрел на Коловрата.

— Ладо… — ощерился он, — Но Троянда — наш!

Глава восьмая

Перед каникулами время становится резиновым, как бубль-гум. Оно тянется, тянется, тянется… Вроде понедельник давно прошел, но конец недели все никак не наступает, и проснувшись утром, ты понимаешь — сегодня все еще среда, а вовсе никакая не пятница.

Митя Филиппов уныло посмотрел в зеркало на свое мокрое после водных процедур лицо, вытерся пушистым китайским полотенцем и отправился на кухню, откуда аппетитно пахло гренками.

За завтраком пришлось ответить на дежурные, но полные искреннего интереса вопросы отца по поводу оценок. Впрочем, Мите тут особо напрягаться не пришлось — учился он в последнее время, по выражению одноклассницы Самойки, «удачненько», то есть почти без троек.

Проглотив безвкусное какао, Митя чмокнул маму в щеку и, быстро одевшись, поспешил в школу. Торопливо перебегая дорогу, он с тоской представлял, каково будет сегодня отсидеть шесть уроков, а в голове почему-то вертелась дурацкая фраза, услышанная накануне от Олега Трофимовича: «Раньше сядешь — раньше выйдешь».

Весь первый урок — скучнейшую алгебру — Митя зевал. Математичка Варвара Александровна объясняла у доски что-то про способы решения уравнений с двумя неизвестными, бойко стуча мелком и время от времени оглядывая класс, но смысл сказанного ею все время ускользал от Мити.

От нечего делать он начал размышлять о прочитанном накануне у учителя Цинь Линя. Вчера вечером Митя как раз одолел пятую главу: «Преображение мира путем совершения благих деяний». С китайской основательностью и дотошностью автор приводил в ней множество примеров того, как великие воины прошлого, записные рубаки и отчаянные сорвиголовы, не гнушались спасать утопающих, одаривать серебром бедняков и переносить немощных старцев через уличную грязь.

В конце главы Цинь Линь делал вывод, потрясший Митю своей простотой и значимостью: «Лишь тот муж может считаться благородным, кто к закату дня вправе сказать своему внутреннему Будде: „Сегодня я уменьшил зло в этом мире ровно на одно деяние“».

Правда, Митя не совсем понял, кто такой «внутренний Будда», и после долгих размышлений решил, что так витиевато Цинь Линь поименовал совесть.

Почему-то «внутренний Будда» виделся Мите этаким хитрованским старикашкой с длинными усами. Ты ему: «Я сегодня уменьшил зло на одно деяние — старушку через дорогу перевел!» А он в ответ: «Хе-хе! Это ерунда. Вот если бы ты преступника настоящего поймал!»