Пастыри. Четвертый поход

Заняв круговую оборону, разведчики принялись отстреливаться и заставили «духов» залечь, остановив их огневой шквал. Но тут с характерным хаканьем и режущим душу воем заговорили установленные за скалистым гребнем минометы, и первый же залп накрыл взвод, унеся жизни восьмерых десантников.

Они успели связаться с базой и вызвать вертушки, но потом в рацию попал осколок, и связь прервалась. Командир разведчиков, усатый капитан с говорящей фамилией Передрягин, получил пулю в легкое и теперь только хрипел, пуская кровавые пузыри, и страшно пучил белые после антишоковой инъекции глаза.

Илье как заместителю командира взвода в такой ситуации оставалось только скомандовать прорыв – уйдя из котловины, десантники имели шанс отсидеться среди валунов на западном склоне невысокой горы, нависающей над проклятой долиной.

Это был марш безумцев. Под непрекращающимся огнем, волоча на себе раненых и убитых, разведчики проломились сквозь полупрозрачную рощу, вброд форсировали реку и, потеряв еще троих, добрались до спасительных скал.

«Духи», однако, и не собирались отступать. Сменив тактику, они время от времени поливали серые камни из пулеметов, а во время затишья в дело вступали снайперы, использующие старые английские «буры» с современными калиматорными прицелами.

Когда пришли вертушки, от взвода осталось едва больше половины. Илью неведомый ему стрелок выцелил в самый последний момент – когда «шмели» уже жахнули по противоположному склону долины ракетами «воздух – земля», взметнув в выцветшее афганское небо черные султаны земли и камней.

Было очень больно, очень. Вся правая половина тела словно взорвалась, в груди зажглось нестерпимо горячее солнце, и его белые лучи стали слепить Илью, мешая видеть. Однако спасительное беспамятство не приходило, и он стонал сквозь зубы несколько бесконечно длинных минут, пока его в числе прочих раненых и убитых грузили в прохладное чрево «восьмерки».

Потом угрюмый старлей-медик прямо через камуфляжку вколол Илье промедол, и боль отступила куда-то на второй план, все же постоянно напоминая о себе тупыми толчками в шею.

Столько «двухсотых» и «трехсотых» разом русский контингент еще не терял. На базе царила неразбериха и суетливая паника. Весь невеликий персонал лазарета, во главе с главврачом, обливаясь потом, сортировал раненых, оказывал первую помощь, перевязывая, делая инъекции и ставя капельницы.

Носилки с Ильей поставили в тень от госпитальной палатки, и так получилось, что о нем практически забыли. Нет, пару раз к нему подходили, спрашивали, как он, и Илья, плавая в наркотическом промедольном бреду, честно отвечал: «Все нормуль!», пытаясь сложить побелевшие губы в улыбке.

На фоне кричащих и стонущих бойцов он и впрямь казался не сильно пострадавшим, и военные эскулапы, исповедующие принцип: «Раз молчишь – значит, можешь терпеть!», принялись оказывать помощь другим «трехсотым».

Вот тут-то и появился на сцене прапорщик Дрозд. Илью он нашел минут через пять после бестолковых метаний между носилок, санитаров и врачей:

– Здорово, Москва!

– Здорово... – выдавил из себя Илья.

– Куда тебя?

– В кудыкины горы, – зачем-то ответил в тот момент Привалов и все улыбался Дрозду, все старался подмигнуть ему.

Прапорщик взял его ледяную руку, проверил пульс, схватился за голову:

– Ох, е-е-е...

К тому времени с аэробазы уже пришел медицинский транспортник с бригадой врачей – среди попавших в засаду десантников было несколько тяжелораненых, их грузили в пахнущее больницей и керосином нутро транспорта.

Дрозд наорал на санитаров, на врачей и в конце концов на полковника Чурилова, командира сводной десантной бригады. Так или иначе, но прилетевшие спецы, уровень квалификации которых оказался повыше лазаретных лепил, все же осмотрели Илью – и тут же последовал приказ: «Немедленно в транспортник! Срочно нужна операция!»

– Хороший у тебя друг! – сказал пожилой врач в зеленой маске, звание и имя которого Илья так никогда и не узнал. – Еще бы полчаса – и все...

То же Илье неоднократно говорили и в госпиталях, где он лежал на излечении: «Повезло тебе, парень. Остался бы ты в полевом лазарете – гарантированно ласты бы склеил!»

С Дроздом они встретились спустя полгода. Илья, уже комиссованный, долеживал в госпитале Вишневского, коротая дни, оставшиеся до возвращения домой. Он валялся на кровати, читая какую-то детективную муть, когда дверь распахнулась и в палату влетел при всем параде уже бывший прапорщик воздушно-десантных войск Сергей Дрозд, с мешком фруктов и охапкой свежих газет.

– Здорово, Москва! – заорал он с порога. – Живой?

– А то! – обрадованно откликнулся Илья, садясь.

– Ну, тогда давай по маленькой! – и Дрозд, оглянувшись, вытащил откуда-то плоскую фляжку «Смирновки»...

* * *