Тогда она благодарит и поднимается. Говорит, что, если вдруг узнает что-то – непременно навестит его и расскажет. Обязательно выпьет чаю и спросит совета. Джемайя в ответ обнажает беззубые десны в ухмылке, суёт ей в ладонь маленькую птичку: «Все свои уши отдать не могу, но хоть одним поделюсь, а? Только как уходить будешь – выпусти».
Гриз трепетно принимает холодное тельце с неподвижными крылышками. Кладет птичку поближе к сердцу. Отворачивается к двери и замирает, будто натянув невидимую привязь.
– Джемайя. Что ты услышал? Тридцать лет назад, когда сделал палладарт?
– Не услышал, – отвечает надтреснутый голос из-за плеч. – Видел, хотя уже тогда почти что видеть не мог. Но я видел внутри себя. Белую смерть. Окровавленные пальцы. Алое на белом и сотни смертей. И… огонь.
– Огонь? – вот уж что последнее, что она ожидала услышать о Нэйше.
– Пламя, закрывающее и заканчивающее всё… О!
Восклицание – такое резкое и громкое, что Гриз кажется: с ним случилось что-то, и она оборачивается, шагает назад…
Джемайя машет рукой: всё в порядке.
– Забыл совсем… огонь, да. Тут заходил один. Когда заговорили о возвращении энкерского чуда. Тоже плохой покупатель: только смотрел, ничего не спрашивал. Двух слов не сказал.
– А это не мог быть тот самый изгнанник?
Старик хихикает, мотает головой и щурит бельмастые глаза с удовольствием.
– Вот уж нет. Печатью и Камнем поручусь – это был варг. Он-то думал – я слепой, не увижу… а я услышал! У него был знак, как над тобой.
– Надо мной?
– Ну да, – хитровато улыбается Джемайя из-за стола. – Как над тобой. Знак пламенеющих крыльев. Знак феникса.
ЛУНА МАСТЕРА. Ч. 7
ЯНИСТ ОЛКЕСТ
Я сижу за столом и покрываю желтоватый, замасленный лист писчей бумаги бессмысленными завитушками. Чернила почти совсем высохли, а перо немилосердно дерёт бумагу, и от этого я сажаю кляксы. Как давным-давно, в отцовском поместье, когда учился писать, а первый учитель дышал вином и отоваривал оплеухами («Построже с ним, построже, – приговаривал отец. – А то вон, опять замечтался»).
Говорят, Гриз Арделл ведёт дневник, в котором – её наблюдения о животных, о питомнике… о ковчежном «теле». Интересно, что она вписала бы туда про меня? И что я написал бы в своём дневнике о сегодняшнем дне?
«Дорогой дневник, здравствуй. Кажется, утром я наговорил нашему ”сердцу“ много лишнего, а она в ответ угостила меня довольно-таки жуткими сведениями о варгах. Не думал я, что после такого мне придётся заснуть. Однако Арделл разбудила меня уже после полудня – потому что сама собиралась уходить».
– Мне нужно уйти, – сходу зарядила Арделл, пока я пытался осознать – когда я уснул, и почему сплю на полу, и который вообще час. – Хочу навестить знакомого Мастера. Да и осмотреться не мешает. Нет, вы вместо меня идти не можете: вы его не найдете. Я сама-то не уверена, что его найду. Нет, вместе тоже нельзя. Тут же Тербенно. Кто там знает, когда он очнётся.
Когда я поинтересовался – что мне вообще делать, если законник очнётся, и долго ли Арделл собирается отсутствовать – варгиня пожала плечами.
– А… куда вы, собственно, кроме как к Мастеру? – не выдержал я.
– В театр! – донеслось до меня уже из-за закрывшейся двери.
Теперь вот я сижу – и пытаюсь представить, что это может обозначать: театр, какой-то Мастер… И где алапарды.
И есть ведь ещё Мел, которой предстоит иметь дело с пьяным яприлем и в разговоре с которой Арделл утром обронила пару очень странных фраз вроде «Придётся ждать полнолуния» и «Что-то не так с местным мэром». А потом не пожелала объясниться: «Мне нужно всё обдумать, а вам нужно выспаться».
«Тоу», – выводит на перо. Сирлен Тоу управляет этим городом – уж не решила ли Арделл, что он как-то замешан в то, что творится? И полнолуние. О полнолунии говорил тот, кто притворялся Ребёнком Энкера. «Скажи своим собратьям, что я знаю их планы на это полнолуние. Второго раза не будет». Второго раза… второго… Энкера? Кровь стынет в жилах от догадки, и мучительно хочется поговорить с Мел, но её не следует отвлекать.
Не вызвать ли Гроски? Как раз когда я решаю, что идея неплохая, с кухни звучит грохот. Потом раздаются неверные шаги хозяйки квартиры – и вот уже в комнату просовывается её нос – довольно обличающего цвета.
– Это ещё что! – хозяйка морщится, тычет пальцем в Тербенно, укутанного пледом. – Уговор был на вас и на жёнушку вашу!
Румянец затапливает лицо, я позорно мямлю что-то про кузена, которому негде было остановиться, потому что все комнаты заняты… и да, ночью кузену стало плохо с сердцем, так что нам пришлось позаимствовать кастрюлю, и ром, и тазик, и…
– Сердце! Ха! Знаем такие лекарства, как же ж!
– Ох, вот две сребницы… нет, три, хорошо? Вы нас просто чрезвычайно выручили, и мне хочется хоть немного вам воздать за неловкость… И ещё раз спасибо за то, что вошли в наше положение и за чудесный приём…
Хозяйка с удовольствием крутит в пальцах серебряные рыбки и расплывается в жеманной улыбке.
– Ну, чего там… да уж. Пусть и кузен остаётся. Но чтоб ненадолго! И это только за вашу учтивость. А вы сами-то с жёнушкой откуда, говорите, будете?