А вот мне полагалось бы обрадоваться тому, что мы покидаем бывшую ферму. На которой полно клеток и останков бывших служащих. И на которой мы в опасности, потому что если вдруг вернутся йоссы – только клетки и годятся как укрытие.
Однако крыса орала всё громче и злее.
Олкест опять пошёл впереди, а Нэйш – замыкающим. Посередине выступали мы с добычей: я подставлял плечо трясущемуся и всхлипывающему Аграсту и едва сам удерживался от того, чтобы не подвывать.
Как только мы отошли на сто шагов по тропе – парнишку понесло так, что и спрашивать не надо было.
– Я не виноват, это всё отец, это… я говорил, что плохо кончится, и что они опасные твари, и что они вырвутся, я знал, что это плохая идея, а он говорил – меха, и охота, всё вместе, а я не виноват, я всегда ему говорил: надо больше охранников, и ещё они пьют, а он… не слушал, и я не виноват… а лошадь, у меня убежала лошадь…
Триста шагов. Мы остановились и дали глотнуть парню воды из фляжки. Плюс укрепляющее. Но слова всё равно лились и лились из глотки, пополам с рыданиями, сквозь зелье и воду.
– А мы с охотой сюда… я не виноват, а все слышали – тут дичи много… решили – сюда с охотой… а я предупреждал, я знал, что будет что-то не то… и я боялся, что они найдут, и я хотел проверить, чтобы спрятали крепче, замаскировали артефактами. А сторожа, они постоянно пили, всё время виски, я не виноват, и я не знаю, кто это сделал, кто из них мог такое сделать, только было уже поздно, было совсем поздно…
Он выстанывал своё признание мне в ухо – обвивая, как вьюнок, за шею, повисая всем невеликим весом. О том, как он поскакал к ферме, не доезжая до неё – услышал шум, а потом вой йосс. Сторожа подрались и открыли клетки, так уже бывало, только раньше зверей удавалось собрать, а теперь всё было иначе. И лошадь…
– Лошадь… у меня убежала лошадь. Я хотел скакать назад, предупредить остальных… а она испугалась, убежала. И я не успел… только крики…
Я хотел было спросить – с чего йоссам нестись на охотников в ночи. Кровью там кто-то, что ли, перемазался? Потом спохватился, что парень вряд ли и знает – и вообще, он же не может ответить, потому что плачет.
Он плакал не меньше ста шагов – потом заговорил опять. О том, как он пытался найти лошадь, влез в кусты кровяницы и разодрал руки. Как побежал обратно к ферме (понятно, что за ним не сразу вышли на охоту – хватало другой крови). Укрылся в клетке, пересидел. Потом ещё пытался… к озеру, но в темноте не нашёл тропу, а за ним погнались йоссы, он слышал их сзади, и потому опять свернул, залез в клетку, закрыл защёлку…
– А второй? – спросил я. – Сторож, который тоже бежал?
Последнее слово перечеркнул короткий полулай-полувой: «Харруоуу!» шагов за пятьсот от нас к северу. Парнишка задохнулся, стиснул пальцы у меня на плече… или это он на миг раньше?
Я оглянулся на Нэйша: устранитель стоял с откинутым капюшоном. Вслушивался и вглядывался – всей белоснежной натурой.
– Разведчики, пока что далеко, – провёл пальцем направление. – Где-то там может быть вся стая.
– Нужно дойти до озера, – припечатал Олкест решительно. – Мы уже почти на полпути!
– И ветер дует от нас, – обозначил «клык» невиннейшим тоном.
И снова мне показалось, что парень вскрикнул и вжался в меня раньше, чем услышал эти слова. Словно осознал – раньше.
Что на нём пусть вполне затянувшиеся ранки – но всё-таки кровь. Так что если вдруг нас учуют…
Могут предпочесть свежую добычу закопанной. Так, как это случилось с тем вторым, который тоже пытался сбежать. И тоже, видимо, нарвался на кусты, как Халлен Аграст, а он же…
– Я не виноват…
Вот только на того охотника внезапно накинулись и сожрали, а сынка модельера не поймали. Редкое везение, если вдуматься.
– …не виноват… я бежал, а он… он тоже сначала выжил… там, когда они все выскочили из клеток, он спрятался, они пробежали мимо… И он бежал за мной, а они гнались…
Здесь с опозданием – но я понял, что не даёт покоя внутреннему грызуну прямо вот сейчас. Не повизгивания стаи йосс вдалеке. А рассказ парнишки, в котором, если подумать, что-то уж слишком многое не стыкуется.
Примерно всё.
– Я не виноват, – слабо шептал парнишка мне в ухо. – Я просто… простите. Так вышло, я не хотел, простите, простите…
Наверное, я недопустимо промедлил. Или был невозможно доверчив. И уж точно – непростительно туп.
Нет, честно, когда внутри полоснуло болью – я сперва подумал что-то вроде: «Пирожки, что ль, вчера несвежие были?» Потом проводил взглядом парня: он отскочил от меня на диво шустро для такого ослабленного создания, лаской шмыгнул между заснеженными деревьями.
Потом я опустил взгляд вниз и понял, что уж лучше бы все-таки пирожки.
Доложу я вам – ну и неприятно же обнаружить у себя в животе кинжальчик! Секунду назад его не было – а теперь он вполне себе органично дополняет твой гардероб посеребрённой рукояткой. И, судя по ощущениям, эта штука не очень-то короткая.