Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ)

Полыхали паруса. Чей-то голос – уж и не поймёшь, чей, слишком искажен страхом – требовал отыскать меня – чтобы я всем сказал, что сделать дальше…

Вот только когда это крысы рулили кораблями? Я уже стоял на носу – и знал, что нипочём не спрыгну, потому что и во всех прошлых снах я не прыгал. Так и буду перебегать туда-сюда, бестолково ища то ли веревку, то ли якорную цепь, а они не будут попадаться под руки. И я буду в бессилии, замирая, смотреть, как приближается шипящая клубком гадюк вода. И осознавать, что внизу, всё ближе, рокочет «костоломка»: чавк, чавк, чавк. И что у меня не хватит смелости прыгнуть с пылающего корабля.

«Из-за тебя, крыса, – выдохнул в ухо полный ненависти голос. – Крысссссссса…»

И внутри оказалась сталь.

На самом-то деле обычно во сне я тонул – или меня поглощала чавкающая пасть «костоломки». Или я сгорал с кораблём.

Но тут, видно, так уж просто совпало.

Я повалился вперёд, на скользкую палубу, зажимая рану – и стал терпеливо ждать, пока нудный сон кончится. Внутри пекло болью, рокотала «костоломка», и слышались вопли других рифцев, и бесилось море, и я знал, что потом веки отяжелеют, и выход из сна – через смерть…

Только вот шороха юбок в моих снах обычно не было. И теплых рук, и успокаивающего шёпота: «Тише, пряничный, тише, всё у тебя будет хорошо». И еще резких команд – какие-то названия трав, проявилка, «кровохлёбка», бинты…

И не веяло на скользкой палубе теплом, и ванилью, и травами.

Второй сон мне определённо нравился больше. Хотя бы потому, что был ни разу не сном.

– Знаешь, пряничный, – сказала нойя, приподнимая мне голову, – когда я приглашала тебя заходить почаще, я совсем не это имела в виду.

Голова шла кругом – то ли от запаха ее кожи, то ли оттого, что не так давно меня пырнули кинжалом, так что мне полагалось быть мертвым, по хорошему-то. Неплохо было бы разжиться хоть какой-то информацией – где я, сколько тут пробыл, что с остальными, только вот мысли ползли вялые, неохотные, голову к подушке как гвоздями прибили, а язык так и вовсе не желает поворачиваться.

– Спи, сладенький, тебе нужно набраться сил.

Да уж, кукукнутый тоже сказал насчёт «поспать» – неудивительно, что у меня после этого кошмары. Я глотнул из чашки, которую нойя прижимала к моим губам – что-то терпкое и кислое – и уснул заново, и снов больше не видел.

А когда очнулся во второй раз – Аманда, напевая что-то утреннее, раздвигала шторы в лекарской и постукивала окнами, впуская в комнату свежий воздух. Голове полегчало, только тело чувствовалось тяжёлым и неверным. Главное – язык поворачивался на заглядение.

– Если в Водной Бездони для меня определили эту форму посмертия – так и передайте Девятерым, что я не против.

Нойя отвернулась от окна – сменила один потрясающий вид на другой, не менее выразительный. Обогрела теплейшей улыбкой.

– Как славно, что ты очнулся, сладенький! Что это тебе вздумалось – угодить в мою лекарскую?

– Так ведь соскучился же – мочи нет, – она подошла и коснулась лба мягкой, пахнущей травами ладонью. – Вот и выбрал самый короткий путь. Да и вообще – это можно считать одним из моих особенно коварных способов привлечения женского внимания. Как только мне не дают покоя чьи-нибудь жгучие глаза – так и лезу ловить кинжальчики в живот! Нет лучшего способа сблизиться, чем если ты лежишь раненый, а кому-то приходится сидеть у твоего изголовья.

– До чего же это изобретательно, – пропела Аманда и сунула мне под руку что-то холодное. При попытке посмотреть – что там такое, меня начал лупить кашель – густой, из груди. Внутри опять резануло болью. – До чего же изобретательно, пряничный… И сколько раз ты пользовался этим способом? Получал кинжальные раны?

– С кинжалом – впервые, – грудь так и раздирало изнутри, да еще ломило шею. – Видать, до такой степени меня еще никто не очаровывал.

Нойя рассмеялась – зазвонили полные колокольцы – и принялась деятельно выдвигать вперед какие-то баночки-склянки-пузырьки – из того, что в изобилии скопилось на столике рядом с моим скорбным одром.

– О, твой способ безупречен, пряничный. Ты хорошо привлёк моё внимание. Так хорошо, что должен мне ночь – ту, которую я и впрямь провела у твоего изголовья. Но на будущее – вспомни другие способы. Беседа. Прогулка. Подарок. Может, они не так удивительны – зато и не могут кончиться так печально.

Я уж было совсем расплылся в счастливой улыбочке и собирался пообещать, что могу отдать не только ночь, но и вообще все ночи – скопом, сколько угодно, забирай, красавица… И тут пискнул грызун. Слабо, по-больному.

Край был близко – вот, что обозначал писк.

– А что, этот портняжкин сын пырнул меня слишком серьезно, и теперь мир женщин и пива для меня потерян? Тогда уж лучше на месте меня отравить, что ли…

Аманда улыбалась ласково, и речь у нее журчала – весенними ручьями, пока она приподнимала на мне одеяло, снимала повязку, накладывала на рану что-то пахучее, потом опять перевязывала…