Пастыри чудовищ. Книга 3

Когда она хочет благословить кого-то на подвиг.

Разум опустел, и время планов прошло. Разящий с лязгом покинул ножны.

— Вы что, обнажили клинок в храме Целительницы, господин Эвклинг? Это не сулит вам ничего доброго.

Он усмехается и приподнимает брови, но это щит, щит и броня, — сказал Хорот себе. Там, внутри — мягкое нутро. Кровь и страх.

— Это не сулит ничего доброго тебе, — он ступил вперёд, и тихое пение стали наполнило древний храм. — Тебе и кукле, которую ты возвёл на престол. Мои люди стоят вокруг этого храма. Она пришла с единственным рыцарем, который уже мертв… как и твоя стража. Вы здесь одни.

— Калека и женщина, — Хромец приподнял трость. — Безоружные. А у Третьего Мечника Кайетты есть его клинок. Что же будет делать благородный рыцарь в такой ситуации? Что там говорят его обеты?

Защищать слабых и сберегать того, кому присягнул, и обращать клинок лишь на зло…

— Я поступлю согласно им, — улыбка вышла твёрдой и острой, как Разящий. — Обращу свой клинок на зло. Тебя давно нужно было пришибить… ещё до Правой ночи.

— Распространённое мнение. Я даже допускаю, что вы в своём благородном порыве не остановитесь и перед тем, чтобы зарубить меня прямо в храме Целительницы и на глазах у королевы. Она, может быть, будет возражать…

— Думаю, не будет.

Арианта не глядела на Хорота — глаза её вновь были подняты к лицу Целительницы. Молилась она? Может быть, просто не хотела читать в его глазах свою судьбу — принадлежать ему на этих плитах, у ног своей богини-покровительницы. А потом быть связанной с ним обетами брака — если не захочет, чтобы кто-то узнал о её бесчестье и о том, чья она ставленница.

Королева молчит, вот и хорошо. Ей нужно привыкать быть молчаливой и покорной.

— Я бы вызвал тебя на поединок, чтобы не убивать безоружного, но змея никогда не безоружна. Всегда хотел знать, что у тебя на правой ладони. Сними перчатку и вытяни руку ладонью вверх.

Достаточно, чтобы увидеть Печать, но недостаточно — чтобы произвести пас. Впрочем, они стоят слишком далеко, чтобы можно было нанести хороший удар — Разящий легко рассечёт и отразит любой магический поток, а потом Хорот двинется вперёд — и лезвие безошибочно найдёт цель, перерубит глупую тросточку, прорежет ещё одну улыбку, пониже первой… И они не успеют сбежать: стоят слишком далеко от Хорота, но ещё дальше — от выходов. Особенно для женщины и калеки.

Слёзы Целительницы с запахом весны разбивались, покрывали его волосы и плечи благодатной, искрящейся изумрудной пылью. Разящий казался золотым клинком из легенд.

Рыцарь в зелёных доспехах и с золотым клинком — тот, из древней баллады. Который сразил ядовитого змея у ног испуганной Люонны Златовласой.

Эвальд Шеннетский вздохнул, неспешно начиная стягивать перчатку.

— Вот за что я терпеть не могу Мечников, — говорил он, будто продолжая начатый давно разговор, — это за их веру, что знак на ладони определяет тебя с ног до головы. Даже когда они пытаются хоть немного шевелить мозгами… Поскреби малость — отыщешь всё того же рыцаря, самоотверженность с жертвенностью пополам. А между тем…

Чёрная перчатка взлетела в воздух, и Хорот Эвклинг на миг проводил её взглядом. На ладонь он взглянуть не успел.

Что-то скользнуло по коже, падая сверху. Хорот ощутил будто бы лёгкий удар по плечу, прикосновение холодного к шее и лёгкий укол под подбородком — словно булавкой.

— …вы бы лучше по сторонам смотрели, пока я вам зубы заговариваю. Иначе давно бы уже догадались, что Целительница нынче плачет отнюдь не исцеляющими слезами, а с ладоней у неё не благословения падают.

Холодное пробежалось вокруг шеи, царапнуло кожу, и Хорот передёрнулся, схватился за это ладонью — ладонь тоже укололо, раз, два, и он швырнул в воздух проклятую, юркую тварь. Разящий взметнулся, разрубая маленькую ящерку напополам.

— Один из ваших, — заметил Шеннет, надевая перчатку опять. — Возвращаю, так сказать, хозяину — впрочем, вы же вряд ли видели их близко.

Хорот, оцепенев, смотрел на две части радужно-перламутровой ящерицы. Части еще жили, не понимая, что вышло время: одна сучила лапками и разевала рот, вторая дергала хвостом и извивалась.

«Мелочь, — стучало в висках. — Пыль, мелочь, блеф».

Смерть от лезвия — чиста, от яда же — позорна, и она не для истинного Мечника.

— Вы же не ожидали, что я, например, с мечом на вас брошусь, — говорил Шеннет, и его голос казался назойливым, тягучим. — Даже если бы у меня и был клинок — с детства всего этого не выношу, да и потом, вы же сами сказали — яд моё оружие.

Мелочь. Седой калека не может одолеть Истинного Мечника. Собраться с мыслями, нужно… меч, он ещё успеет…