Пастыри ночи

Сертанежо — люди упрямые и мстительные. Они так легко не отступают от намеченной цели, упорно и непреклонно стремясь к ней. Чтобы подкрепить это мнение, Жезуино привел два-три случая из своего богатейшего жизненного опыта. Это были поистине назидательные истории, одну из которых нельзя было слушать без содрогания. Он рассказал о сертанежо, который полтора года преследовал по всей стране наглеца, соблазнившего его дочь, хотя у девушки и прежде были возлюбленные. Но далее это обстоятельство, значительно уменьшавшее вину парня, не охладило пыл оскорбленного отца. Он гнался за парнем по сертану, и так они мчались — один по следам другого — до границ Мато-Гроссо, где соблазнитель остановился совсем ненадолго, успев за это время обесчестить другую девицу. Однако в разгар любовной страсти он был оскоплен разъяренным сертанежо, который увез доказательства мести с собой в сертан — его честь таким образом была восстановлена. Он помирился с дочерью, к тому времени устроившейся к викарю в качестве прислуги за все, и жил, окруженный уважением, как человек достойный и набожный.

Но даже эта история не поколебала спокойной уверенности Капрала: разве можно, заявил он, равнять девичью честь с несколькими конто, проигранными в карты, когда тебе не повезло. Он никого не обесчестил, никого не убил, через день-другой случившееся станет для сертанежо забавным воспоминанием. Но еще больше позабавится Маргин, когда узнает, кто тот грязный сплетник, что подло оклеветал его перед сертанежо, уж Капрал научит его скромности!

Жезуино скептически покачал своей серебряной головой, его длинные волосы закрывали уши, спадали на лоб; толстая Магда в минуты нежности любила играть этими непокорными прядями. Жезуино продолжал считать поведение Мартина легкомысленным. По его мнению, положение было весьма серьезным: сертанежо готовы пойти на любые расходы, полиция поставлена на ноги, Мигел Шаруто жаждет мщения, поэтому Капралу следует вести себя осторожно.

Мартин пожал плечами, не слушая предостережений Бешеного Петуха, будто мнение Жезуино ничего не значило. И утром следующего дня отправился на рынок Модело, где собирался поговорить о предстоящем празднике с торговцем Камафеу, которому отводилось не последнее место в карнавальном шествии. Правда, до карнавала было еще далеко и все эти переговоры были лишь предлогом для Капрала, не упускавшего случая посидеть в кабачке, полюбоваться алтарем Ошосси и Йеманжи, одним из самых красивых в городе, сыграть на беримбау [27], пошутить с друзьями, обсудить последние новости.

На рынке, который кишел агентами, Мартина чуть не арестовали, то же было и на Агуа-дос-Менинос, на площади Позорного Столба, у Семи Ворот и в других местах, где Капрал обычно демонстрировал свое мастерство. Будто полиции нечем было больше заняться, будто ей не надо было раскрывать преступления, охранять богатые магазины, покровительствовать грязным политиканам и преследовать честных маклеров. Будто все деньги, собранные с налогоплательщиков, должны были пойти лишь на охоту за Капралом Мартином. Таким образом, как мы видим, было бы неправильно согласиться с Жезуино, который не скрывал своей ненависти к полиции и поносил ее повсюду последними словами.

Мартин не мог даже вернуться в заведение Тиберии, ибо Мигел Шаруто и еще какой-то отвратительный тип торчали там, досаждая девушкам, особенно Далве, и угрожая хозяйке. А упрямые сертанежо подстрекали агентов, обещая хорошее вознаграждение, если те сумеют вернуть им проигрыш и засадить Капрала в тюрьму. Хорошо еще, что Мартин обыграл их в карты — сертанежо сочли бы себя удовлетворенными, увидев его за решеткой. Но если бы он обесчестил девушку, они кастрировали бы его.

К этому выводу пришли друзья Мартина, когда встретились в мастерской Алфредо, изготовлявшего изображения святых и уже давно обосновавшегося в Кабесе. Собрались все, включая Тиберию и Далву, чтобы разработать план бегства Капрала и выпить на прощание по стакану кашасы. Ветрогон принес бутылку, Камафеу поставил другую, Алфредо первую и последнюю, по долгу и праву хозяина дома. Беседа затянулась, и кто-то вспомнил историю, рассказанную Жезуино. Курио, который по молодости лет не всегда соблюдал приличия, заметил:

— Представьте себе, что будет, если они оскопят Мартина…

Этого нелепого предположения было достаточна, чтобы у Далвы вырвался жалобный крик; так кричит раненый зверь или человек, у которого хотят отнять самое дорогое, то, для чего он существует. Красотка уже собиралась наброситься на Курио и расцарапать ему лицо, и лишь Тиберия смогла ее удержать.

Что ж, девушка была по-своему права, и, хотя нелегко вообразить себя на ее месте, все же можно ее понять и извинить. На что годился бы, с женской точки зрения, Мартин, если бы сертанежо подвергли его этой операции? Подумайте только — оскопленный Капрал!