Пастыри ночи

Бунтарь Жезуино всем своим пламенным сердцем, всей своей вольной душой восстающий против любой власти, считал, что на земле будет хорошо только тогда, когда не станет на ней солдат и полицейских. А пока все люди, даже короли и диктаторы, не говоря уже о бездомных бедняках, зависят от полиции — власти, которая превыше всех властей в мире. Пусть же Оталия представит себе, какая огромная сила обращена против достойного отца семейства — Зико Гвоздики. Он, конечно, умеет выпить и как никто заговорить зубы, но совершенно неспособен противостоять насилию. Он хочет лишь одного — жить спокойно, но ему не дают полицейские агенты, и вообще его преследует невезение. Поэтому Оталия не должна торопиться с выводами и плохо судить о том, кто является лишь игрушкой в руках судьбы.

Так за разговорами, заглядывая то в один, то в другой бар выпить рюмочку кашасы, наконец добрались они до плохо освещенного переулка, где обитал неудачник Гвоздика. Они миновали асфальт, брусчатку, улицы, мощенные булыжником, и оказались на утрамбованной земле. Дом Зико стоял в стороне от остальных, в глубине переулка, перед ним был разбит маленький палисадник, засаженный гвоздикой. На листьях и цветах еще дрожали капли недавнего дождя.

— Он обожает гвоздики и каждый день вдевает одну себе в петлицу… — объяснил Курио, и это как бы дополнило портрет Зико, подлинный, а не тот, что столько раз появлялся в газетах, фотография арестанта с номером на груди.

Но тут Оталия, оказавшись перед закрытыми дверями спящего дома, в тишине глухого переулка, которую нарушали лишь цикады, укрывшиеся среди гвоздик, Оталия, у которой гудели от усталости ноги, а голова шла кругом после нескончаемых разговоров, похвал Гвоздике и многих рюмок кашасы, предложила прекратить поиски и вернуться в заведение Тиберии. Однако Жезуино, не желавший допускать даже малейшего сомнения в честности Зико, полагал, что пора положить конец этому затянувшемуся недоразумению.

— У всякой шутки должны быть границы…

Пока Ипсилон хлопал в ладоши у двери, Жезуино, пробравшись через гвоздики, направился к задней стене дома. Никто не откликался. Курио и Ветрогон тоже похлопали — никакого ответа. Будто в доме все вымерли. Тогда негр Массу ударил кулаком в дверь, крыша и стены задрожали. Тем временем Бешеный Петух зашел за дом и увидел Гвоздику, который, выскользнув из кухни, побежал к кустам.

— Постой, кум… Куда ты? Это мы…

Услышав знакомый голос, Гвоздика откликнулся, однако не приближаясь:

— Это ты, кум Жезуино?

— Я, Массу, Ветрогон, Ипсилон… Возвращайся и открой нам дверь…

— Какого черта вы являетесь так поздно? Только людей пугаете.

Гвоздика вылез из кустов и, ловко перепрыгивая через лужи, подошел к Жезуино. Как всегда, он был в отлично отутюженном белом костюме, чилийской шляпе, галстуке бабочкой, только цветок в петлице уже завял.

— Я привел девушку…

— Девушку? — подозрительно переспросил Зико.

В доме зажегся свет, из двери в кухню высунулась детская головка, потом еще две, живые глазенки с любопытством всматривались в ночной мрак. Друзья Жезуино тоже подошли к черному ходу, пробравшись через клумбы с гвоздиками.

— Да, девушку. А ты куда так торопился?

— Я думал… То есть я шел в аптеку купить детской муки для малыша…

Теперь уже вся семья была на ногах. Оталия никогда не видела столько детей, один за другим они появлялись из двери.

— Что ж, заходите… — пригласил Гвоздика.

Из кухни были видны две комнаты — спальня и гостиная. В спальне на одном матраце и нескольких циновках, разложенных на полу, очевидно, спали семеро из восьми детей. Самой старшей, красивой девочке, было около двенадцати лет, и в очень скором времени она обещала стать прелестной девушкой. Младшей было всего полгода, она плакала на руках у матери, чье лицо, до времени увядшее, появилось в открытых дверях гостиной, где спали супруги. Женщина смотрела на пришельцев усталыми глазами.

— Здравствуй, кума, — сказал Бешеный Петух.

Другие тоже поздоровались, в том числе и Оталия.

— Здравствуй, кум… Зачем пришел?..

— Не видишь разве, что эту девушку взяла под опеку Тиберия? Вот я и пришел с ней. — И, обращаясь к Зико, спросил: — Где чемодан, кум?

— Какой чемодан?

— Тот, что ты взял на вокзале. Девушка уже знает, что ты пошутил… Я объяснил ей.

Гвоздика обвел взглядом незваных гостей.

— Нет, я не пошутил… Да и как я мог догадаться, что она из заведения Тиберии, если она сама напрашивалась, чтобы ее обворовали? Сунула мне вещи, попросила за ними присмотреть и пошла в одно место. Так было, девушка?

Гвоздика исчез в гостиной и вернулся с чемоданом, но чемодан был пуст.

— Итак, прошу прощения, ошибся…

— Но, кум, чемодан-то пустой…

— Ну и что? А ты уверен, что там что-нибудь было?

Оталия указала на женщину, стоявшую в дверях.

— На ней моя ночная рубашка…

Женщина ничего не сказала, лишь посмотрела по очереди на Жезуино, Оталию и остальных. Дети, перешептываясь и пересмеиваясь, наблюдали за происходящим из спальни. Вторая дочь Гвоздики, девочка лет десяти, была в штанишках, слишком больших для нее.

— Эти штаны тоже мои…

— Кум!.. — призвал Жезуино.