Пасынки

Утром следующего дня на север, в сторону Изюма, выехал посыльный — альв в мундире славного Ингерманландского драгунского полка. Альвы уже прославились тем, что всегда доставляли важные послания по назначению, успешно не давая себя выбить из седла никому из желающих, будь то турки, татары или прочие шведы. Посланец вёз на север весть: Азов взят, и будет удержан до летней кампании будущего года, как уговаривалось.

Кот улыбался тою тонкой, блуждающе-задумчивой улыбкой, каковая отличала его племя. Доволен, значит. Идёт по стене легко, словно нет на ногах пудовых сапожищ офицерских, да вниз изредка поглядывает. И, коли при мундире, стало быть, имеет что сказать именем царским. Такой манир был у Петра Алексеевича, передавать важные вести после сделанного дела, да с офицером при параде. Ничего не попишешь.

— Я многому у вас научился, Иван Матвеевич, — сказал котяра по-русски, с чеканным столичным выговором. — Нам никогда не доводилось брать крепости подобным образом, потому спасибо за науку.

— Невелика хитрость, — хмуро проговорил атаман, переминаясь с ноги на ногу. — Верно ли я понял, что царь-батюшка надумал будущим летом хана крымского побить?

— О том даже ближним своим не говорите, Иван Матвеевич.

— Само собою.

— Оружие и провиант прибудут с обозом. Вышлют, как только мой рапорт получат. Перезимуете, даст бог, без происшествий, а по весне ждите подмоги. Два полка государь даёт, чтоб город удержали.

— Сами-то ногаев паситесь, — предупредил атаман, зная, что альвы в Азове не задержатся, им надлежит в Белгород ехать, где драгунский полк ещё в конце лета расквартировали. — Калмыки Дондукины их грабить пошли, так те злы будут больно. А сколь вас тут? Сотня всего.

— Ногаи не страшнее орков, справимся, — кот улыбался уже до ушей. Что за орки ещё? Небось, враги их старинные? — А вам, Иван Матвеевич, государь велел передать кое-что.

Геллан отстегнул пуговицы, вынул из кармана свёрнутый трубкой пергамент с печатью.

— Вам чин бригадирский, дающий потомственное дворянство, за взятие Азова жалован, — произнёс остроухий, почтительно, как равный равному, подавая свиток атаману. — Ещё дюжина патентов лейтенантских, коими вы отличившихся казаков по своему разумению наградите. Передам, как только вниз спустимся. Имена вписать недолго. Добыча с крепости и так ваша. О прочем в будущем году с самим императором поговорите.

— А тебе-то за Азов что, Андрей Осипович? — наконец-то в памяти всплыло отчество, что котяра вместе с именем при крещении получил.

— А меня, Иван Матвеевич, переводят в лейб-гвардию, в Преображенский полк, — вздохнул остроухий, не скрывая ироничного тона. — Часть моих подчинённых — в Семёновский. Разжалуют из конницы в пехоту.

— Зато и в чине, небось, повысят, — атаману не было чуждо честолюбие, бригадирский патент тешил душу. Но к возвышению прочих он был ревнив.

— Поручик[55] лейб-гвардии — это не чин, это должность, — уточнил альв, хотя атаман, далёкий от столичных перипетий, не совсем понял, в чём различие. — Всяко иным делом буду заниматься, нежели сейчас… Бог с ними со всеми, Иван Матвеевич. Главное мы с вами сделали, а там кому каких сластей за то отсыплют, не суть важно.

— Главное, друг мой Андрей Осипович, мы не сделали, — проговорил атаман, глядя со стены на полуразрушенный город, где уже копошились люди, разбиравшие завалы. — Главное мы токмо учали делать. Много ещё кровушки прольётся за эти берега…

Альв спорить не стал, видать, о том же подумал.

* * *

— Планы у тебя, мин херц, занятные… Откуда ж денег взять?

— Раньше находились.

— Раньше, Пётр Алексеич, подушная подать была семьдесят четыре копейки. Ныне ты сам снизил до семидесяти, а ревизских душ больше не стало. Из иных местностей пишут — до половины мужичков в бегах.

— Чему вы удивляетесь?

Серебристый голос альвийки, до сих пор тихонько сидевшей с раскрытой книгой в уютном кресле у камина, заставил их прервать разговор и обернуться.

— И правда, чему вы удивляетесь? — повторила женщина, откладывая книгу на низкий восточный столик. — Поставьте себя на место этих мужиков, и поймёте, что тоже бежали бы без оглядки.