Пасынки

Тем временем турки — именно турки, ибо «татары» и «море» понятия несовместимые — принялись в спешном порядке собираться к гавани. К их услугам были многочисленные шлюпки. Поскольку в город не врывались с гиканьем и завываниями яростные казаки, турецкий капудан-паша заключил, что этих разбойников здесь мало, и они, захватив кадирги, собираются на оных и уплыть. Он ведь знал уже, что собратья этих неверных, донские казаки, с лёту захватили довольно сильно укреплённую Керчь, не ждавшую нападения, а сейчас разоряют побережье вокруг Кафы. Должно быть, им нужны эти кадирги для возможной атаки Кафы с моря. Стало быть, долг правоверного воина — не дать им уйти. А раз их немного — рабы не в счёт, на них попросту не хватит оружия — значит, у воинов ислама есть большой шанс отвоевать суда. Но… Снова это «но». Стоило туркам начать рассаживаться в шлюпки, как с оглушительным грохотом взлетел на воздух склад боеприпасов, находившийся рядом с припортовыми домишками.

Капудан-паше стало окончательно ясно, что гяуры в городе. К великому для него сожалению, это стало ясно и калге, и его татарам. Но если калга нашёл в себе мужество, несмотря на незажившие раны, сесть в седло и взять саблю в руку, то большая часть его воинства начала попросту разбегаться.

Небольшое время спустя, к превеликому удивлению и капудан-паши, и калги, выяснилось, что врага толком никто не видит. А то тут, то там вспыхивают явно подожжённые чьей-то рукой склады — с продовольствием, с деревом, с тканями, и так далее. По улицам, усиливая сумятицу, с воплями бегали местные купцы — армяне и караимы, пытавшиеся спасать своё имущество. Татары, разбегавшиеся из Инкермана, дороги не разбирали, кого-то и задавили в суматохе. Им никто не мешал. Туркам сейчас не нужны были паникёры, а за городом, как ни странно, на них никто не нападал.

Откуда было знать многоопытным, но косным в мышлении капудан-паше и калге Менгли, что на бегущих никто нападать и не собирался. Просто именно их бегство, а не диверсии, устроенные альвами, и было сигналом для драгун, что скрытно выдвинулись к Инкерману ещё вчера вечером. А заварушка в гавани имела главной целью отвлечение турок от происходящего вокруг города.

Солнце ещё не взошло, когда Инкерман был взят. Капудан-паша доблестно сражался и погиб вместе с большей частью своих экипажей, зато Менгли-Гирея взяли живым.

Тишина была тягостной для всех.

Маленькая, по-восточному обставленная комната, в которой чужеродными предметами смотрелись два грубых деревянных стула, невесть как оказавшихся в этой глуши. Ковёр, на котором прежние хозяева за годы протоптали глубокие тропинки. Крохотное оконце, с трудом допускавшее свет внутрь комнаты. Запах специй и женских благовоний, будто навеки въевшийся в стены.

Победитель сидел, неуважительно развалясь, не удосужившись застегнуть кафтан, и хмуро глядел на побеждённого. Тот был снова ранен при штурме, но присесть ему никто не предлагал.

Два старых врага, много лет знавших друг друга заочно и поседевших во вражде, наконец, повстречались. Но только одному из них эта встреча пришлась по душе. И оба делали вид, будто не обращают внимания на скромно сидевшую в уголке женщину в шёлковом зелёном платье.

— Не так тебе представлялось наше свидание, калга, — негромко проговорил Пётр Алексеевич, обозрев повязку, на которой висела пробитая пулей рука Гирея. — Слыхал я, будто ты перед нукерами хвалился меня в клетку посадить, в той клетке привезти в подарок султану, а жену мою продать на базаре. Вот я, вот моя жена. Делай, что обещал… коли сможешь.