Сдержаннее надо было быть, укорил сам себя Головкин. Видать, углядел-таки государь острый огонёк в глазах родича. Ну, что ж, коли так, то быть Верховному Тайному совету. Синица в руке всяко лучше журавля в небе.
— Список-то прочти, Гаврила Иваныч, — со смешком добавил государь. — Может, скажешь чего насчёт персон сих.
Гаврила Иванович, ознакомившись со списком, испытал страстное желание кое-что сказать. Благо дам в кабинете не было. Меншиков, Толстой, Бутурлин Иван Иваныч, Репнин, Ягужинский — этих-то Пётр Алексеич от себя далеко отпускать не станет. Столпы, так сказать, отечества. Но Остерман! Этот пройдоха немецкий! Голова умная, кто ж спорит, но ум сей злокознен, и изрядно вреда от него предвидел много повидавший канцлер.
— Государь, Пётр Алексеевич, — как опытный дипломат, Головкин никогда не начинал свою просьбу собственно с просьбы. — Учреждение совета сего суть верный шаг. Ибо, ежели по попущению божьему изволите вы занедужить, доверить дела государевы следует людям верным, благонравным и сведущим. Таково все монархи европейские поступают, и вам пристало. Однако же не все, упомянутые в списке вашем, доверия достойны.
— Так я и знал, — государь рассмеялся уже совсем весело и добродушно. — Ну, говори, кто тебе не по нраву?
— Остермана-то зачем вписали, ваше императорское величество? — Головкин не выдержал дипломатического тона и сбился на стариковское брюзжание. — Нешто никого иного достойного не нашлось? Ведь у посла цесарского он на пенсионе сидит! В его дудку дудеть и станет, коли совет будет собираться.
— Ты, Гаврила Иваныч, покуда честного в своей коллегии найдёшь, твои правнуки поседеть успеют, — уязвил его император. — Сам-то сколько у Вестфалена брал? Я всё примечаю. Когда надо, молчу, а когда надо — и припомнить могу, как тебе сейчас. Остермана в совете велю утвердить. С его слов и дел будем знать, чего цесарцы хотят.
— Быть по-вашему, государь, — последний аргумент оказался решающим. В самом деле решающим, ибо мздоимство за особый грех не почиталось. И коронованные особы брали, не стесняясь, чего уж там.
— Теперь езжай. К завтрашнему дню всё приготовишь, если надо — и самолично бумаги напишешь.
Выпрямившись после поклона, Головкин помимо воли отметил, насколько худо выглядел царственный родственник. Лицо обрюзгло и посерело, плечи опустились, и с палкой не расстаётся, точно дед старый. И ещё — в кабинете в кои-то веки не было накурено, и ни в руке, ни на столе у Петра Алексеевича не наблюдалось трубки. Видно, пока Блюментрост в одиночку его клевал, государь только отмахивался. Но совместного напора лейб-медика и альвийской княгини-лекарки не выдержал, сдался на их милость. Отсюда и Верховный тайный совет, ибо лечение может быть кратким или долгим, но государя ради целебного покоя всяко от дел на время отлучат.
А это открывало перед старым канцлером недурственные перспективы. Глава Верховного Тайного совета — это не только громкое звание, но и большие возможности.
В Петербург Гаврила Иванович выехал немедля, едва подали его карету, поставленную по зимнему пути на санные полозья.
Получив от государя земли и подвластных людей, расселив на тех землях и пришедших с родины холопов-альвов, князья начали обживаться в России.
Элементарная осторожность и горький опыт двухлетней войны с немцами вынудили гордых Высших и не менее гордых Благородных отказаться от множества прежних привычек. Самым простым выходом оказалось повеление подданным альвийской крови перенимать обычаи местных людей. Как-то так само собой получилось, что князья и военачальники постепенно стали вести образ жизни обычных подмосковных помещиков.
Беседы со знающими людьми показали, что имения альвийским князьям достались небольшие, но не бедные. Что неудивительно: Москва, выметавшая с торговых рядов всё, что туда свозили из окрестных деревень, рядом. Плохо было другое: слишком мало времени удалось уделить имениям, да и осень была на подходе. Крестьяне собрали ровно столько, чтобы кое-как прокормиться зимой, засеять поля по весне и заплатить оброк господину. Альвы, тысячи лет жившие дарами лесов и садов, никогда не испытывали нужды в распахивании обширных полей и засевании их зерновыми. Люди же почти боготворили хлеб, выпекаемый из зерна, разводили некоторое количество молочной и мясной живности, и крайне мало занимались выращиванием садов. Так что волей-неволей альвийским князьям пришлось с наступлением зимы переходить на хлебно-мясной рацион, немного разбавленный молоком и овощами. Столь любимые ими яблоки здесь вырастали мелкими и невкусными, а для бережения немногочисленных садов от зимних морозов приходилось прикладывать огромные усилия.
Ничего. Как говаривали в родном мире, дайте гному время, и он сроет гору. Дайте альву время, и он вырастит великолепный сад. Морозы? Не беда. В Германии альвы видели кое-где крытые стеклом оранжереи. Если здесь устроить такие же, да озаботиться их подогревом, можно будет со временем выращивать яблоки привычных размеров, с небольшую тарелку. И не только яблоки.