Пасынок империи

— Евгений Львович, суд ставит перед вами следующие вопросы: первое, нуждаются ли присутствующие здесь подсудимые в курсе психокоррекции, второе, сколько продлится курс психокоррекции для каждого из них в случае положительного ответа на первый вопрос, третье, нужен ли курс реабилитации и четвертое, сколько продлится курс реабилитации. По каждому в отдельности.

— Ну, естественно, — кивнул Ройтман. — Во-первых, сразу, чтобы не томить. У всех ПЗ положительные. Для многих это уже не новость, но тем не менее. И еще небольшое предисловие, чтобы избежать возможных упреков в несправедливости. Середнякову Степану Антоновичу пятьдесят пять лет. Митте Герману Марковичу — шестьдесят три года. По нашим временам не возраст, конечно. Для здоровья не возраст, а для нервной системы, увы, возраст: трудно вносить изменения в нейронную сеть. А придется. Нейроны уже не так активно реагируют на гормоны, вырабатывают белки и отращивают новые окончания. Извините за чисто медицинские подробности, но, чтобы было понятно. Нервная система менее пластична, чем у молодых людей, а значит, нам нужны более сильные и дорогие препараты, другие методики и, увы, больше времени. К тому же нельзя забывать, что белок CPEB, с которым мы в основном работаем, обладает прионными свойствами, что достаточно опасно. Прионы, коровье бешенство вызывают, например. А близкое вещество бета-амилоид связано с болезнью Альцгеймера. Другой важный для нас белок CREB (вы его с первым не путайте), который отвечает за рост синапсов, как все белки, заставляющие клетку что-либо отращивать, является онкогеном. Одна из форм CPEB, кстати, тоже стимулирует синтез онкогенов. Мы конечно мониторим ситуацию. Но все равно лучше потратить на психокоррекцию побольше времени, чем навредить пациенту. Так что не удивляйтесь тому, что для Степана Антоновича и Германа Марковича мы просим более длительный срок. Это не потому, что мы к ним пристрастны или они нам меньше нравятся, чем вон те трое молодых людей, которые себя тоже очень нехорошо повели. Это даже не потому, что они организаторы, а эти юноши — исполнители. Они весьма интеллектуальные исполнители и сами планировали детали. Это только физиология и анатомия. Так что для Германа Марковича нам нужно два с половиной года на психокоррекцию и полтора года на реабилитацию в стационаре. Может быть даже меньше. Герман Маркович и Степан Антонович люди взрослые, самостоятельные, обеспеченные, и длительная реабилитация здесь не нужна. Для Степана Антоновича мы просим два года на психокоррекцию и столько же — полтора года — на реабилитацию.

— Понятно, — кивнул судья, — а до какого возраста к вам лучше попадать, Евгений Львович?

— До тринадцати лет, — совершенно серьезно ответил Ройтман.

— Ну, это только в Воспитательный Центр, — сказал Шмидт.

— Угу! Всегда им завидовал. До тринадцати лет нейронная сеть — воск. До двадцати пяти еще достаточно пластична. До тридцати тоже жить можно. По крайней мере, с Анри Вальдо все отлично получилось. После тридцати и до сорока пяти — возможно, но лучше, чтобы была мотивация. Так что за успех психологической подготовки Нагорного Александра Анатольевича я не особенно беспокоюсь. Там с мотивацией все в порядке. Но после сорока пяти мы мучаемся. Тяжело прошивать память в таком возрасте. Все равно сделаем, но что камни таскать: и для нас, и для пациента.

— Так, — сказал Шмидт, — с Германом Марковичем и Степаном Антоновичем понятно. А для остальных?

— Угу, — кивнул Ройтман. — Для остальных будет обратное соотношение. Психокоррекции будет меньше, зато курс реабилитации длительнее, поскольку люди молодые, и им после Центра практически придется начать все сначала. Сменить профессию, поскольку с таким бэкграундом их ни в СБК, ни в прокуратуру, ни даже в полицию никто не возьмет. Возможно, получить новое образование, адаптироваться в обществе в другой роли. Так что, по порядку. Богдан Рябинин. Подготовка покушения на императора и непосредственное участие в нем. Подготовка покушения на Нагорного и непосредственное участие. Снайпер. ПЗ плохое. Откровенно. Там еще маскированная депрессия ко всему прочему. Но двадцать семь лет. Мы просим для него год и десять месяцев на психокоррекцию и два года на реабилитацию.

— Понятно, — кивнул судья. — Дальше.