Пасынок судьбы

— Ну, и?.. — продолжал хмуриться Годимир.

— Да знаю я нашего короля с его свитой, как облупленного, сладкая бузина! Знаю, что в Ошмяны он собрался ехать. В гости к Доброжиру. Как услыхал топот на тракте, сей же миг в кусты порскнул. Как заяц. С телегой и всем грузом, сладкая бузина! Они и не догадались. Проскакали мимо… Точно! — Он звучно хлопнул себя по лбу. — То-то мне показалось, что под Желеславом конь больно хороший! У него отродясь таких не было, сладкая бузина! Так это твой, пан рыцарь?

— Ну, мой… — согласился Годимир без всякого желания.

— Это ж надо! — воскликнул горшечник. — Совсем совесть Желеслав наш потерял! Хоть бы завоевал кто, сладкая бузина! Пожили бы под достойным королем…

— А что, нет желающих? — вмешался Олешек.

— Да понимаешь, пан шпильман…

— Не пан я.

— Что?

— Не пан я, говорю. Можешь просто шпильманом звать или по имени.

— А! Понял, сладкая бузина. Понимаешь, Олешек, ближний сосед, Доброжир, не боевой совсем король. Хотя, случись чего, может так мошной тряхнуть, к нему рыцари сбегутся на подмогу от самого Дыбще. Только поэтому с ним Желеслав считается. А то б давно уже… А наше королевство, может, кому и надо, только я про таких завоевателей не слыхал. Выгоды никакой! — Пархим смачно плюнул под ноги, растер подошвой. — Одни убытки, сладкая бузина.

— Вот оно как, — кивнул Олешек. — Я многое про вашего короля и королевство слыхал, но вот в таких подробностях — первый раз.

— Еще бы! Кто ж тебе расскажет, сладкая бузина? В корчме и на подслуха можно напороться. И очень даже запросто… — Пархим улыбнулся виновато, словно это он рассаживал соглядатаев по зареченским корчмам.

— Ладно, — махнул рукой музыкант. — Пойдем мы, пожалуй. А, пан рыцарь?

— И то верно, — согласился гончар. — Чего я вас задерживаю? Если поторопитесь, к сумеркам до заставы доберетесь. А мне уж тут копошиться с горшками доля выпала, сладкая бузина…

Годимир кивнул, прощаясь, и уже поворачивался лицом в сторону тракта, как вдруг вспомнил о преследующем его едва ли не с полудня ощущении чужого взгляда в затылок. Годится ли странствующему рыцарю, пусть даже лишенному оружия, доспехов и коня, бросать человека на дороге перед лицом неведомой опасности?

— Погоди-ка, Олешек, — сказал он и обратился к горшечнику: — А что, Пархим, много у тебя горшков?

— Да полная телега, пан рыцарь. На ярмарку я собрался.

— На какую такую ярмарку?

— У Доброжира в Ошмянах ярмарка будет. Так уж у нас повелось, сладкая бузина, как где турнир, так, значит, и ярмарка. Панам копья преломлять, ан и нам тоже радость.

— Так мы попутчики, Пархим?

— Выходит, так.

— Показывай, где твоя телега.

— Зачем это, пан рыцарь? — Горшечник растерялся. Даже про любимую бузину не вспомнил.

— Показывай, показывай… Вместе веселее выбираться.

Веселее, не веселее, но с застрявшей телегой пришлось помаяться. До семи потов, как говорится. Когда Пархим спешил убраться с дороги, он не думал, как будет возвращаться, и загнал повозку между двумя стволами — молоденькой дикой яблоней и раскидистой липой. Дальше прямо перед мордой коня торчал могучий — в полтора обхвата — бук. Не объехать и не развернуться. Тупик.

Годимир предложил срубить деревья. Легко сказать, но трудно выполнить. Топор у горшечника имелся. Но маленький, плотницкий. Так, поправить что-нибудь из испортившегося имущества, нащепить лучины на костер, сделать рогульку для котла. Для работы лесоруба он не годился. Даже если попытаться убрать тонкую — всего полпяди толщиной — яблоню. Тем более, Пархим заявил, что такая мысль уже приходила ему в голову, но поваленная яблонька положения не спасет. Справа застыли в почетном карауле три граба — не деревья, а частокол, окружающий городище где-нибудь в левобережье Усожи, печально известном непрестанными набегами кочевников-басурманов.

Поэтому пошли по простому, но кропотливому и неинтересному пути — перенесли посуду на дорогу. По едкому замечанию Олешека, Пархим решил озолотиться на грядущей ярмарке и обеспечить товаром все соседнее королевство. В ответ горшечник буркнул, что половину заберет Желеслав руками сборщиков податей, а на остальные деньги нужно будет еще жить без малого полгода до следующей ярмарки, на сей раз зимней и приуроченной не к турниру, а к дорогому сердцу каждого верующего от Словечны до Горыни празднику Дня рождения Господа.

Заодно, когда таскали горшки и крынки, миски и полумиски, кружки и кувшины, обнаружили полдюжины треснувших или надколотых. Их выкинули.

После того как телегу разгрузили, Пархим выпряг коня и прицепил постромки упряжи его к задней оси. Годимиру, по причине слабости и головокружения, поручили понукать Гнедка, а горшечник со шпильманом взялись за оглобли.

Взялись, примерялись, уперлись.

Рыцарь свистнул, дернул вожжами…

Повозка покатилась.

И выскочила на дорогу.

На радостях Олешек подпрыгнул и взмахнул кулаком над головой, издав крик, похожий на боевой клич рыцарей из Крейцберга, широко известных отчаянностью в сражении и бесконечной набожностью в мирной жизни, а Пархим выкрутил замысловатое танцевальное коленце, ловко подбросил в воздух кнут и снова поймал его.