Пасынок судьбы

— Я понял, — произнес он и удивился слегка заплетающемуся языку. — Это и есть твое желание. Давай выпьем, чтоб оно всегда сбывалось.

— Выпить можно, — возразил Олешек, — а как же гулянье? Хочу через костры попрыгать…

— Успеешь, — махнул рукой бортник. — Девки, понимаешь, никуда не убегут. А брага порой заканчивается. Понимаешь?

— Понимаю… Наливай!

С началом сумерек Дорофей сбегал за третьим кувшином. Где он их прятал? Загадка.

Олешек что-то пел.

Годимир, обнимая Яроша за плечи, рассказывал о своем служении панне. Пытался читать стихи собственного сочинения, но все время забывал рифму в четвертой строке катрена. Разбойник честно пытался подсказывать, но не угадал ни разу.

Сало закончилось. Радушный хозяин предложил закусывать медом и немедленно притащил берестяной туесок и две ложки — больше в доме не нашлось.

Когда совсем стемнело, разожгли перед домом небольшой костерок. Кто-то, кажется шпильман, предлагал печь репу. Дорофей слабо возражал, что, дескать, отродясь репы не сажал, но тогда Олешек вызвался пошастать по чужим огородам.

— И кто из нас разбойник? — через силу выговорил Ярош. Хотел подняться, но не смог и великодушно разрешил: — Иди. Если получится…

Шпильман с великим тщанием спрятал цистру под корыто. Встал на ноги. С трудом удерживая равновесие, дошел до соломенной кучи, споткнулся, упал и тут же захрапел.

— Еще по одной и на боковую! — глядя почему-то мимо Годимира, предложил Дорофей.

— Нет, друзья! Я — все, — твердо ответил рыцарь, откинулся на спину и принялся рассматривать звездное небо.

Путь Молочника упрямо не желал оставаться на месте, вращаясь наподобие крыльев ветряка. Звезды то троились, то двоились, умудряясь при этом вести хоровод вокруг Полуночной звезды, последней в дышле Воза.

Разбойник с бортником еще болтали. Кажется, наливали… Издали от реки слышался визг и хохот. Это парни и девки начали прыгать через костры, совершая обряд очищения огнем. Вскоре придет черед воды принимать разгоряченные танцами и беготней тела, смывая вместе с пылью и потом земные грехи. И можно снова нарушать заповеди Господа. До следующей Водограевой ночи. Очень удобно…

С этими мыслями Годимир заснул.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ КОРОЛЕВНА

Проснулся Годимир от истошного крика:

— Свели! Свели!!!

Рыцарь рванулся, хотел вскочить, но упал на четвереньки — затекла нога. Он отчаянно закрутил головой по сторонам. Серая предрассветная мгла окутывала подворье так, что и ближний плетень не разглядеть. С вырубки наползал стылый туман — и это конец червня!

— Свели! Сволочи! Конокрады!

Незнакомый хриплый голос шел от навеса около сараюшки, где они с Ярошем с вечера привязали коней. Неужели? Вот так Гнилушки! А говорят: чем дальше о города, тем ворья меньше. Сельские, мол, обитатели прадедовскую правду блюдут и честностью гордятся. А кто же кричит?

Неподалеку заворочалась темная куча:

— А? Что?

Ярош. Сейчас бы ему увечного побирушку изображать… С похмелюги.

Поднявшись на ноги, Годимир схватился за голову — словно церковный колокол под черепом зазвонил. Да не просто колокол, а колокол-великан из Нагорного собора, что в Хороброве, в Старом городе прихожан к вечерне зовет.

— Что там? — Бирюку удалось подняться без особых затруднений.

— Да кажись, с конями что-то… — ответил рыцарь, удивившись своему голосу — сипатому до неузнаваемости. — Эх… Водички бы…

Из сумрака выплыла взъерошенная борода Дорофея:

— Свели! Понимаешь? Свели!..

Так вот чей крик их разбудил! Как ни хвалили вчера Ярош с бортником свекольную, а пойло пойлом остается. Во рту сухо, голова гудит, перед глазами черные точки плавают. Или, может, третий кувшин лишним был? Говорил же священник в Стрешинском замке, что винопитие без меры до добра не доведет…

— Кто свел? Кого? — Ярош вплотную подступил к Дорофею, схватил его за зипун.

— Коней, понимаешь, коней свели… Узнаю кто, пополам перерву, суки… — забормотал бортник, виновато моргая.

— Точно не знаешь? — Разбойник притянул его к себе почти вплотную, навис, глядя сверху вниз.

— Да точно, Ярош, точно… Откуда ж мне… Я ж, понимаешь, с вами… — зачастил мужичонка, стараясь не смотреть Бирюку в глаза. — Да ты что, не веришь мне! Я ж тебе… А ты, понимаешь… — Он сорвался на хриплый визг.

— Ладно. Верю. — Разбойник разжал пальцы, позволяя кметю обессиленно усесться на землю. — Как прознал?

Дорофей молчал. Сопел и молчал.

— Отвечай, елкина кочерга, когда спросили?! — рыкнул Ярош, замахнулся ногой, но не пнул. Видно, пожалел.

— По нужде приспичило, понимаешь… — глухо проговорил бортник. — Встал. Думал, за сарайчик… Я всегда, понимаешь…

— Да не тяни! Шустрее!

— Чего там шустрее… Глянул — коней нетути.

— Мать вашу! — Разбойник сжал кулаки и, не слушая больше лепет Дорофея, кинулся к сараю.

Оставшись без собеседника, кметь вытер рот рукавом и затянул, уставившись прямо перед собой:

— Вона ты как со мной, понимаешь… Я, значит, для тебя, а ты… Вона как выходит…