Пасынок судьбы

Зеленокожая огляделась, втянула ноздрями воздух… Оскалилась:

– Грубо… Как грубо…

Легко провела ладонями перед бессмысленными глазами шпильмана и Бирюка.

– Ох, сука старая… – Ярош тут же зажал кровоточащее ухо. Как и предполагал рыцарь, Якуня срезала ему серьгу, особо не задумываясь – будет ли куда мужику повесить новую. – Убью! Удавлю голыми руками…

Олешек, как полоумный, пополз по полу, схватил цистру, прижал ее к груди и лишь после этого поднял голову:

– Какой игре судьбы я обязан обществу столь прекрасной панны, одно присутствие которой наполняет мне… наполняет меня… – Он обворожительно улыбнулся навье, которая ответила ему не менее лучезарной улыбкой. Улыбкой, явившей, как обычно, острые клыки.

Шпильман судорожно сглотнул и отвел глаза. Зеленокожая умела ставить на место зарвавшихся ухажеров. Чего не отнять, того не отнять. Ма-аленький шажок в сторону музыканта, и он, сидя на заднице, вдруг попятился, словно здоровенный рак.

– Наполняет, говоришь? – зловеще прошипела навья. – Вижу я, что наполняет тебе мое общество и чем именно…

– Перестань, – Годимир шагнул вперед. – Олешек, она шутит.

– Ага! – Шпильман снова сглотнул. – Не сомневался ни мгновения…

В это время Ярош нашел обрезок уха – мочку и еще добрых полвершка хряща – поднял и взвесил на ладони. Похоже, задумался: не приставить ли обратно, вдруг прирастет? Решил, что все равно ничего не выйдет, и швырнул кусок собственной плоти в бабку.

Попал в нос.

Ухо скользнуло Якуне по губам и подбородку, оставляя красный след, и с влажным шлепком упало на пол.

Старуха жалобно взвизгнула, как будто и не она резала гостей, как будто и не собиралась убить их, как будто не лишил жизни ни в чем не повинных коней ее муженек.

– Зачем? – Рыцарь навис над хозяйкой, выдвинул меч из ножен. – Зачем ты это сделала?

– Не убивай, добрый паныч… Я не сама, заставили меня. А я не виноватая… – заныла Якуня, стараясь слиться с печью, стать плоской и незаметной.

– Зачем? Кто заставил?

– Дед заставил!

– А он что ж, такой лютый?

– Жадный он, а не лютый!

– А ты не жадная? – Ярош, поигрывая кордом, встал рядом с Годимиром.

– Я? Нет! Я не жадная! Все отдам! Вон сундук – забирайте все, добрые панычи, благородная неживая! Только не убивайте…

Олешек, уже не шарахающийся от навьи – он вообще очень быстро приспосабливался к любым невзгодам, вызывая тем самым легкую зависть рыцаря, – приподнял тяжелую крышку сундука, заглянул, обалдело затряс головой, а потом вдруг кинулся в угол, судорожно извергая из себя все, съеденное за завтраком и обедом.

Зеленокожая бросила единственный взгляд на содержимое сундука. Презрительно скривилась, но отвернулась.

– И что же там? – еле слышно проговорил Ярош – они с Годимиром достигли прочного дубового ларя одновременно. Под густой бородой разбойника вспучились и заиграли желваки. – Твою мать, курва старая…

Рыцарь с большим трудом сдержался, чтобы не кинуться следом за Олешеком. Рот наполнила едкая слюна, горький комок подступил к горлу.

Сундук примерно на треть заполняли отрезанные уши с серьгами – мужские и женские, пальцы с простыми кольцами и довольно дорогими перстнями, измаранные кровью сапоги – Годимиру почему-то показалось, будто в голенище одного из них мелькнул осколок берцовой кости, – еще какие-то украшения…

Вот так старички… Само воплощение гостеприимства!

Меч словно сам собой пополз прочь из ножен.

– Дай, я! – прорычал рядом Бирюк.

– Людоеды близко, – лениво зевнув, напомнила навья.

– Во-во! – заголосила старуха. – Вот они и заставили! Это не я! Это они! Они приносят. Меняют…

– А ты им мяска, а, старая? – осклабился Ярош.

– Ну да! Жить-то надо…

– Тебе, конечно, надо. А другим?

– Так вы случайно попались! – Якуня то и дело срывалась на визг. – Молодые панычи приходят… Не такие, как вы, злые… Быков, коней приводят… Мы с дедом меняем…

– А случается, и пленных, да? – Ярош занес корд.

– Ну, было, было! – Бабка ударилась затылком о печь. Аж кирпичи вздрогнули. – Пару раз, не больше…

Аделия непонимающе посмотрела на мужчин:

– А что, собственно…

– Ничего, твое высочество, – ответил Годимир. Бросил меч обратно в ножны. Развернулся. Коротко сказал старухе: – Живи. Если сможешь.

– Твоей ненависти хватит на седмицу, – шепнула навья, проходя мимо рыцаря к выходу.

Олешек последовал за ней. Шпильмана слегка пошатывало.

Аделия брезгливо бросила сковородник в угол, приподнявшись на цыпочки, попробовала заглянуть в сундук, но Ярош захлопнул крышку. Королевна фыркнула и вышла из дома.

– Развяжите, панычи… – ныла старуха.

– Обойдешься! – рыкнул Годимир.

– У-у-у, собака… – добавил Ярош, замахиваясь, словно для удара.

Якуня зажмурилась и втянула голову в плечи.

– Тьфу ты, ну ты! – сплюнул разбойник. – Как других резать, так не боялась…

Рыцарь кивнул и пошел к двери. Уже в сенях он услышал стук падения чего-то не слишком тяжелого. Обернулся. Ярош, угрюмо зажимая рану, шагал сзади.

– Что всполошился, пан рыцарь?

– Да ничего… – Годимир пожал плечами. – Почудилось.

На крыльце Бирюк легонько хлопнул словинца по плечу:

– Я сейчас, пан рыцарь…

– Ты не слишком задерживайся. Навья сказала – горные людоеды на подходе.