Пасынок судьбы

– Да ну? – Разбойник побледнел. Или показалось в неверном свете клонящегося к закату солнца? – И много?

– Дюжина.

– Ну, вот и отгулял свое, Ярош Бирюк… – Заречанин вздохнул, вытер окровавленные пальцы о штаны.

– Навья выведет к пещере, – попытался ободрить его Годимир.

– Да? Может быть. Во всяком случае, никто не скажет, что я сдался без боя. – Ярош покрепче сжал в ладони лук, движением плеча поправил тяжелый, полный стрел колчан. – Ладно. Идите пока.

Он огляделся, подхватил едва заметный в густой траве кол и принялся деловито подпирать двери избы. Внутри тоскливо орала Якуня.

– Чего это она? – удивился Годимир.

– А я почем знаю? Может, спятила на радостях?

– На радостях? Ну-ну…

Словинец покачал головой и пошел к остальным.

Олешек опять блевал, упершись головой в поленницу. Тут уж одно из двух. Либо Якима, проткнутого держаком, увидел, либо коней порезанных. В отличие от музыканта, королевна сохраняла спокойствие. По крайней мере, внешне. Ну, разве что чуть-чуть чаще, чем следует, озиралась по сторонам.

Годимир внимательно глянул на Якима. Старик умирал долго. Об этом свидетельствовали две глубокие борозды, прорытые каблуками его чоботов в утоптанной земле.

– Ну, так что… – Рыцарь хотел спросить у зеленокожей, не пора ли.

Но тут меховым комком им под ноги выкатился Мохнопятик. Он оказался размером с крупную дворнягу, желтые зубы торчали изо рта, до боли напоминая бобра, вот только хвост не был похож на бобровый – никакой тебе благородной мясистости, крысиный задохлик. Что за зверь такой? Почему о нем не упоминал не один составитель бестиариев и монстрологий?

Мохнопятик запрыгал на задних лапах, потешно взмахивая передними, зацокал словно белка.

На лицо навьи тенью набежала забота.

– Что, так плохо? – спросил Годимир.

– Они близко, – кивнула зеленокожая.

– Так чего же мы ждем? – подошел Ярош. Он наложил стрелу на тетиву, но боевого задора в голосе не слышалось. Уж скорее, обреченность.

– Побежали! – Навья тряхнула головой, волна волос метнулась с плеча на плечо.

И они побежали…

Неживая повела людей на тот самый, похожий на вываленный язык, холм.

Когда Годимир бросил прощальный взгляд на избушку стариков-предателей, ему почудился внутри отблеск пламени.

– Что зыркаешь, пан рыцарь? – буркнул Ярош. – Боюсь я, кто-то из нас каганец опрокинул. Вот незадача! Сгорит теперь старуха. Будешь жалеть?

– Не думаю, – отозвался словинец. – Просто…

– А коль не пожалеешь, так и говорить не о чем. Ты не грусти, пан рыцарь, этот грех я на себя возьму. Одним больше, одним меньше… Какая разница? Мне по-любому в Королевство Господне не войти.

После они молчали. Поднимаясь по крутому склону, где корни елей цепляются за ноги, а колючие лапы хлещут по лицу и плечам, много не поболтаешь. Но на гребне рыцаря вновь заставил обернуться протяжный громкий не то крик, не то вой, донесшийся снизу…

Избушка дымилась. Плотные белые клубы вырывались из-под начавших скрючиваться и коробиться пластов дерна, в окне металось багровое пламя. Вряд ли Якуня выжила. Даже если и не сгорела, то в дыму задохнулась как пить дать. А может, это и к лучшему? Как бы отнеслись людоеды к бабке, упустившей добычу? Кто знает?

А потом Годимир увидел и нелюдей.

И вправду, около дюжины – пересчитывать не хотелось.

Здоровые, мохнатые, ручищи свисают ниже колен. Головы тяжелые, вырастающие прямо из плеч, со скошенными назад лбами и толстыми надбровными дугами. Рыцарь сумел разглядеть курносые носы с вывернутыми ноздрями, толстые губы и маленькие глазки. У большинства лица (или морды?) заросшие рыжими бородами, а у одного – очень высокого, широкоплечего – блестела на темени обширная лысина.

– Так вот вы какие, горные людоеды… – прошептал Олешек. – Не такими я вас представлял…

– А какими? – хмыкнул Ярош.

– Да кто его знает… Не такими, и все тут.

– Да и я, признаться, думал, они больше на людей похожи, – согласился Годимир.

– Во-во! – подхватил шпильман. – На басурман только. С кольцами в носу, кривыми мечами… Как их там в Басурмани кличут?

– Ятаганы, – подсказал рыцарь, приглядываясь повнимательнее к оружию людоедов. Ни мечей, ни сабель не наблюдалось. В ручищах они сжимали огромные дубины – в человеческий рост, не меньше, – и заостренные камни. У двоих под мышками были грубо и коряво сплетенные из бересты (или какой другой коры) туеса. При мысли, что же может находиться в них, словинца начало потихоньку мутить.

Великаны скучковались около конских трупов. Заголосили, размахивая дубинами. Лысый главарь что-то протяжно выкрикнул, тыча дубиной в сторону дымящейся избушки. Ему ответил светло-рыжий крепыш, кривоногий и сутулый. Запрыгал, ударил раза три дубиной оземь. Вожак заверещал, смешно вытягивая губы трубочкой, замахнулся дубиной. Крепыш отскочил и побежал вокруг вырубленной Якимом поляны, пригибаясь так низко, что казалось, будто он нюхает траву.

– Нас ищет… – едва слышно проговорила Аделия.

– Накаркаешь, твое высочество, – покачал головой Бирюк.

Навья наградила их обоих презрительным взглядом.

– Ты собираешься стоять тут вечно, рыцарь Годимир? – произнесла она, почесывая Мохнопятика за ухом.