Пат и Пилаган

— И что, никто не видел моего Атака? — спросил Пат.

— Как же, сегодня звонили нам пограничники — видели собаку в заливе. Но льды мешают ее снять. Это около мыса Крильон.

— Близко отсюда? — спросил Пат как можно безразличнее.

— Километров сто. Мой шофер отвезет тебя.

…Вокруг льдины плескалась под ветром сине-зеленая вода. Обширное и голое пространство было мертво и скупо поблескивало от прохладного солнца, повиснувшего на краю неба.

Атак сидел на льдине подремывая, примирившийся с безысходностью своего одиночества. Он никого не звал на помощь, без гнева и страха ожидая конца.

Изредка над ним пролетали чайки, замирая в воздухе и удивляясь на своем птичьем языке, как сюда попал пес, и, покружившись, растворялись в синеве.

Путь к берегу ему преграждали полыньи — пес специально не смотрел в ту сторону, чтобы не расстраиваться, тем более что он сам ушел от всех и навсегда.

Льдину тихо и незаметно несло в море, и все дальше отступала береговая линия, уменьшались в размерах деревья, и дома, и холмы, и все слабее вспоминалась Атаку прежняя жизнь. И только когда он засыпал в ознобе, дистанция времени исчезала и прошлое было так же непереносимо живо и ярко в своих подробностях, снова он чувствовал прикосновение руки Пата, и бег в упряжке, и встречу с волками, и слепой страх при возвращении в поселок, и дикую тоску, которая погнала его по острову, и как он метался от одного человеческого жилья к другому, словно за ним неотвязно волочилась какая-то его вина, не понятная ему, и все же вина, и она не отпускала его, настигая и в доме милого дрессировщика, и в саду вежливой женщины; она шла по его пятам мимо лесных тропинок и железнодорожных путей, мимо поселков и городов и впервые здесь, на льдине, отпустила.

Мягко шуршала волна, заливая кромку льдины, и Атаку слышался голос его матери, как она звала его на охоту, и он вспоминал ее дружелюбный взгляд, и свое отрочество, и волчью стаю, где все было так просто и ясно и так далеко, что и не верилось.

Ослабевший, он прилег на лед, положив между лапами голову, чуть вздрагивая от стужи, бессильный что-либо изменить в своем положении — только терпеливо ждать. И он копил в себе терпение, понимая, что конец должен быть достойным.

Рядом из воды вынырнула нерпа и, опасливо поглядев на собаку, тихонько взобралась на льдину. Атак даже не обернулся. И нерпа, поскучав, соскользнула обратно, фыркнув на прощанье.

По-прежнему было тихо, и льдину мало-помалу несло течением, и Атак засыпал все глубже, и слабели воспоминания, одно за другим покидая его, и ничто не тревожило, никакие чувства, кроме беспечальной грусти, легкой и светлой. Так что было не ясно, грусть это или туманный образ мальчика из поселка.

День перевалил за середину, и все без изменений, — правда, потеплело немного, но небо оставалось чистым и высоким. Если бы, конечно, пошел снег, то конец Атака был бы ясен и непреложен.

Но чу! Какой-то слабый звук вдали. Столь слабый и неверный, что собаке невдомек, то ли льдины столкнулись, то ли нерпа выскочила из воды и плюхнулась об воду.

Атак проснулся, когда равномерный шум мотора стал очевидным. Но что из того, решил пес, какое им дело до меня? Кому я нужен! И он снова задремал.

Маленький катер замедлил ход.

— Эта собака? — спросил мужчина в пограничной форме у мальчика.

— Да, — сказал мальчик.

Нос катера уперся в льдину, и Пат перепрыгнул через борт. Атак глядел на мальчика не двигаясь, окоченевший от холода, как бы перешедший по ту сторону желаний.

И когда мальчик обнял его за шею, шепча ласковые и бранные слова на ухо, прижимаясь лицом к его заиндевевшей голове, Атак заволновался, задрожал, чувствуя, что нечто смутное и темное в нем, страх и одичалость, уже отдалились, и еще не веря в это окончательно, подобно тому как исцеленный вдруг калека с опаской распрямляется, делает шаг, другой, и такое свечение у него вокруг глаз, боязнь, и 1: ера, и напряжение… Атак напряг горло и неверным голосом бросил вызов пустынной снежной тишине, но все яснее и тверже становились звуки, и это был уже не полувой — «аух, аухр», нечто нелепое и смешное, — а самый настоящий, ликующий и душевный лай, каким только он и мог выразить свои чувства.

От облегчения мальчик заплакал.

Глава восьмая

Неказистый желтый автобус с узорчатыми от мороза окнами катил по утрамбованной дороге от деревянного здания почты к поселку Луньво, и среди прочих пассажиров в нем сидели мальчик и огромный пес, которые столь долго были в отлучке.

Думая о предстоящей встрече, Пат сладко волновался, оказывается, это не пустые слова: мой поселок, мой дом, мои родные.

И как печально человеку, у которого этого нет, — бездомному. Как ему трудно удержаться на одном месте — все ездит и ездит посторонний сердцем человек, потому что никто его не ждет.

«Они думают, что вернулся прежний Пат, а я уже другой, и то, что было в моей жизни, они не знают. И отец не знает, но я расскажу ему все. Чтобы у нас не было ссор — одно понимание».