Патент АВ

И в самом деле, господин Паппула был хорошо упитан, но не толст; румян, но не чересчур; ровен в обращении и весел, мы бы даже сказали — игрив при допросе свидетелей. На его белом, чуть узковатом лбу было ровно столько морщинок, сколько нужно, чтобы он не казался старше своих тридцати шести лет. Он тщательно следил за своей внешностью, по утрам и вечерам занимался гигиенической гимнастикой, не позволял себе излишеств ни в пище, ни в питье, ни во сне, всегда улыбался, а одевался с той безукоризненной, хорошо рассчитанной небрежностью, по которой всегда можно отличить от обыкновенного смертного воспитанника аристократического университета святого Бенедикта. Господин Дан Паппула был принят в самых лучших домах Баттога и уверенно продвигался по служебной лестнице. Бакбукское дело должно было дать ему пост прокурора. Игра, как видите, стоила свеч.

Господни Паппула был не очень доволен бакбукским делом. Судя по целомудренно-законным указаниям, которые он получил от своего начальника, отправляясь в Бакбук, было ясно, что какие-то очень влиятельные инстанции заинтересованы в обвинительном приговоре и что, следовательно, судьба обоих подсудимых заранее предрешена. Улики против них не выдерживали самой легкой критики. Следовательно, предстояла в высшей степени неблагодарная, грубая и нечистая работа. Господину Паппула приятней была бы более сложная юридическая игра, поэтому его не на шутку раздражало упорное сопротивление подследственных. Особенно его огорчало поведение доктора Попфа. Попф злился, горячился, говорил резкости, пытался разъяснить ему — Дану Паппула! — несостоятельность обвинений, которая была ясна следователю не меньше, чем ему — подследственному. Попф, в обычных условиях не лишенный юмора, настолько потерял сейчас это полезнейшее чувство, что взывал к справедливости и здравому смыслу человека, который приехал в Бакбук с твердой решимостью не считаться ни с тем, ни с другим. Господин Паппула в ответ на все это только укоризненно покачивал головой и грустно улыбался, как бы опечаленный бессмысленным упорством доктора перед лицом бесспорных и сокрушительных улик.

Анейро вел себя на допросах выдержанней Попфа. Он уже имел порядочный опыт в таких делах. А главное, он все больше отдавал себе отчет, что исход следствия заранее предрешен и что, значит, надо готовиться к тому, чтобы дать бой уже на самом процессе. Он требовал вызова свидетелей, которые могли бы подтвердить его алиби, и добился того, чтобы их показания были приобщены к делу. Он настоял на вызове людей, которые могли подтвердить, что он во время стачки резко выступал против тех, кто, доведенный до отчаяния или подкупленный полицией, призывал к актам насилия над хозяевами, и добился того, что эти очень важные свидетельства были тоже приобщены к делу. Анейро не горячился, не взывал к чувствам этого учтиво улыбавшегося карьериста и изредка даже разрешал себе удовольствие позлить его.

Тут мы считаем уместным отдать должное аржантейским тюрьмам. Если бы не тяжелые металлические двери на фасаде, четырехэтажное здание бакбукской тюрьмы, окруженное садом, сквозь который виднелись большие окна с гардинами и драпировками и прехорошенькие подъездики, больше напоминало респектабельный пансион для благородных девиц.

Внутри день и ночь неправдоподобная чистота и идеальная тишина. Мягкие дорожки, заглушающие шаги, пробковые прослойки в стенах, разговор с тюремщиком вполголоса, молитва шепотом, задушевная беседа только с самим собой и только молча. В камерах стул, стол, звонок и библия в гигиеническом, моющемся переплете. Карцер обит отличными матрацами. На случай смертной казни — особая комната, просторная, светлая, чистая, устроенная так, чтобы со двора казнь могли наблюдать представители печати.

Одиночные камеры для здоровых заключенных, одиночные изоляторы в больнице, одиночные кабины в бане, одиночные крохотные дворики для прогулок. Даже церковь в бакбукской тюрьме построена в виде изящных одиночных ящиков с резиновыми матами для коленопреклонения. Эти ящики расположены в несколько ярусов. Из них можно видеть и слышать только священника и больше никого.