ПатоГен

Хадис сглотнул ставший поперёк горла ком и постоянно озираясь поплёлся за Заликом. Радость от обретённой истины сменилась смятением и страхом. Слишком резким был контраст между безопасными бетонными коробками и диким животным миром. Хадис и Залика причислил к животным. Не мог один убить другого за помысел. Человек не мог убить человека.

Ветки деревьев хлестали по лицу, колючий кустарник впивался в одежду, неровная поверхность уходила из-под ног, но запах ночной свежести был божественным. Ради одного глотка можно потерпеть все злоключения. Хадис преклонялся перед лесом: живым организмом, поющем и клокочущем на разные голоса. Хтонический ужас очнулся и взял верх над вдолблённой в голову мнимой человеческой властью. Хадис впервые, после «карнавальной» чумы, почувствовал свою никчемность. Несколько минут назад он легко мог оказаться на месте Крысолова, а сейчас идет через лес с убийцей и восхищается своей незначительностью.

В Insula salutis («Острове спасения») не было преступников. Жёсткий отбор и равные возможности: остатки ресурсов разделили поровну между выжившими. Последних собирали по всему миру. Так Анна стала горожанкой.

Они познакомились в карантинной. Хадис волонтер, она испуганная девица, потерянная в новой реальности. Хадис стал ее рыцарем. Теперь Анна вновь одинока, и он снова должен помочь ей, или нет. «Так ли плох Insula salutis?» – разрывало Хадиса изнутри. Деятельности местных заводов хватало для обеспечения необходимым две тысячи человек. Так они и жили, обернувшись колючим забором, пока чертова игуана не выбрала Хадиса своей жертвой. «Нет. Все было правильно. Нас обманули. Лишили дома и языка!» – убеждал себя Хадис, продираясь сквозь чащу.

У мёртвого города был мёртвый язык. Хадис не удивился полному переходу с испанского на латынь. Единая вера в науку и термины, требовала единообразия. Правительство бетонного острова пошло дальше. Оно создало новый язык. Накормило суперкомпьютер словарями, тот разродился микслингом.

Неожиданно Хадис осознал, он понимает Залика, хотя тот не мог знать новый язык. Залик и существовать то не мог. «Или мог? Тогда все теряет свой смысл?» – Хадис пытался вспомнить слова и с нетерпением ждал, когда попутчик заговорит, но тот молчал, двигался тихо и еле сдерживался, чтобы не прибить шумного Хадиса.

«Как они выжили и почему не присоединились к острову?» – вопросы мучил Хадиса, но тот боялся спросить. Впереди показались огни и металлическая сетка забора. Точь-в-точь, как у Острова. На секунду Хадису показалось, что они обогнули Insula salutis и вышли, с другой стороны, с чёрного хода, заросшего сорными травами. Залик достал из кармана брелок. Раздался щелчок. Часть забора отъехала в сторону, открывая проход.

– Прутья не трогай – напряжение, – предупредил Залик и буквально втащил за собой неторопливого гостя. – Всё. Расслабься. Мы дома. Чего уставился? Думал, мы в землянках живём?

– На каком языке ты говоришь?

Хадис пытался разглядеть в предрассветных сумерках лицо Залика.

– На том же, что и ты, – рассмеялся Залик. – Хорошо, видно, тебя приложило.

– Просто ответь.

– На русском, – пожал плечами Залик. – Странный ты. А на каком говорите вы?

– Микслинге.

– Не слышал. Ладно. Двинули. Внутри периметра безопасно, но до города ещё далеко. Останемся здесь. Поспим до рассвета. Я давно на ногах, – зевнул Залик, сел и упал отрубившись.

Хадис пристроился рядом. Крутился, разглядывая сетку забора и впервые подумал о том, что раньше не было важным: «Вот зачем «Острову» столько заборов, защищать себя от таких сумасбродов как я. Спал бы сейчас в теплой постели под бочком у жены, а не на холодном бетоне. Или защищаться от тех, кто не прошел испытание? Залик явно из этих. Знал про язык, но соврал». Хадис провалился в поверхностный сон. Он видел Анну и Дэна, Залика, мертвого Крысолова с испуганными глазами. Картинка сменилась. Хадис играл с сыном в футбол. Мяч улетел в кусты. Хадис полез в самую гущу. Ветка хлестнула его по лицу. Раздался рык: «Встать!». Хадис вскочил. Над ним навис человек в чёрной форме с тонкой плёткой в руках.

–Кто ты! –взревел незнакомец и рухнул.

– Чего орёшь? – открыл глаза Залик. – Не видишь, свои.

Парень лет двадцати в тяжелых ботинках на тонких ногах крутился от боли, прижав к себе длинные руки в перчатках без пальцев.

– Проверка периметра, – простонал паренек. – Он напал на тебя.

– Врёшь, Чар. Добрался до плетки и бьешь новичков. Ударь меня. Ну, давай!

Залик поднялся и осмотрел лицо Хадиса. Достал из кармана бумажный пакет, надорвал и вынул салфетку.

– Утрись, – потянул он кусок влажной ткани.

В нос ударил химический запах, но Хадис с держался, поднёс салфетку к лицу и закряхтел. Рассечённая кожа саднила.

В лучах восходящего солнца Залика обрел человечность: коренастый парень лет тридцати в куртке защитного цвета, таких же штанах и кепке, скрывающей русые волосы.

Они были ровесниками, но загорелый Залик выглядел старше, опытнее: изрезанное шрамами лицо, широкий сломанный нос, ледяной взгляд из-под высокого лба.