Патогенез. История мира в восьми эпидемиях (ЛП)

Хотя британское общество до промышленной революции было недемократичным, оно не было скупым. В городах правящие олигополии богатых домовладельцев, купцов и профессионалов гордились тем, что они считали "своими" городами и поселками. Они организовывали и финансировали различные инициативы, направленные на улучшение городской среды, в частности улиц, включая мощение, освещение и регулярную уборку. В сельской местности патерналистский класс землевладельцев руководил щедрой системой социального обеспечения. Согласно Старому закону о бедных, любой нуждающийся имел право на получение помощи от прихода, в котором он родился, а таких приходов в Англии и Уэльсе насчитывалось около 10 000. Обычно помощь оказывалась в виде продовольственных или денежных подачек и оплачивалась за счет прогрессивного налога на стоимость земельных владений, известного как "ставка для бедных". Эта система была официально оформлена в начале XVII века и стала ответом на разрушение феодальной системы и роспуск монастырей, которые в Средние века служили защитой для бедных. Она была популярна не только среди получателей, которые считали, что получать помощь от более удачливых членов общества в трудные времена - это их право по рождению. Его также поддерживала землевладельческая элита, которая несла большую часть расходов и рассматривала его как способ сохранения статус-кво на фоне растущих призывов к равенству и революционного хаоса, охватившего Францию. Но по мере коммерциализации и механизации сельского хозяйства возможности трудоустройства в сельской местности сокращались, и Старый закон о бедных становился все более дорогим. С середины XVIII века до начала XIX расходы страны на помощь бедным выросли в десять раз. По мере того как население перетекало из сельской местности в города, система социального обеспечения, которой управляли сельские приходы, с трудом справлялась с этой задачей.

Промышленная революция привела к необходимости проведения политических реформ. Это исходило не только от бизнесменов, таких как Обадия и его друзья; они объединили свои усилия со все более политизированными городскими рабочими классами. К началу 1830-х годов правительство уже не могло сопротивляться требованиям расширить участие в политике. Некоторые историки утверждают, что это был единственный момент в современной британской истории, когда революция была очевидной возможностью. В ответ правительство провело ряд реформ, которые разорвали союз между работодателями и рабочими, предоставив первым право голоса, но оставив вторых в стороне. Во-первых, Закон о Великой реформе 1832 года создал новые избирательные округа в растущих промышленных городах и предоставил право голоса любому взрослому мужчине, занимавшему помещение, арендная плата за которое превышала 10 фунтов стерлингов в год. Это увеличило электорат на национальных выборах примерно до одного из семи взрослых мужчин. Затем, в 1835 году, Закон о муниципальных корпорациях установил представительные органы местного самоуправления, за которые голосовали налогоплательщики города.

Этот закон положил конец удушающему влиянию относительно однородной, преимущественно англиканской землевладельческой элиты на британскую политику. Часть власти была передана бизнесменам страны, многие из которых были нонконформистами, то есть протестантами, отвергавшими власть Англиканской церкви, включая методистов, унитариев и квакеров, которые отличались приверженностью к воздержанию, трудолюбию и бережливости. Ветхозаветные имена Обадия, Иезекииль, Иосия и Езекия в скетче Monty Python - это намек на то, что многие успешные бизнесмены, появившиеся в результате промышленной революции, были выходцами из нонконформистских сект. Некоторые из новых избирателей были богатыми владельцами фабрик, на которых работало большое количество рабочих, но большинство составляли мелкие предприниматели, которые, хотя и находились в гораздо лучшем положении, чем городской рабочий класс, вели постоянную борьбу за то, чтобы оставаться платежеспособными и не впасть снова в лишения, которых они так недавно избежали. То, что Саймон Шретер называет новой "цеховой демократией", было решительно против национальных налогов и местных ставок, особенно когда эти средства использовались для поддержки бедных, которых они считали бесплодными. Поскольку у старой политической элиты и нового разнородного электората было очень мало общего, им было трудно договориться о чем-либо, кроме того, что они не должны тратить деньги друг друга. Поэтому в течение нескольких поколений после реформ 1830-х годов единственными избираемыми правительствами были те, которые придерживались идеологии laissez-faire, предполагающей минимальное налогообложение и ограниченное вмешательство государства.