Патока

Вспомнилъ, что здѣсь придется пробыть до ночи, и почувствовалъ себя окончательно разбитымъ. Во рту не было маковой росинки съ вечера, когда на какой-то станцiи закусилъ котлеткой.

…Пожалуйста, не трать много… Не трать! Попробовала бы потаскаться такъ… Насовала своихъ ватрушекъ, думаетъ…

Замѣтилъ стопочку бумагъ на столѣ и заглянулъ. Счета. Вытянулъ одинъ, осмотрѣлъ и отложилъ. Просматривалъ и откладывалъ. Вспомнилъ доносъ.

…Забился въ лощинку, думаетъ…

− Здрасте-съ!

Въ контору вскочилъ коренастый малый въ обсаленной кожаной курткѣ. Онъ что-то еще дожевывалъ, вытиралъ ротъ рукавомъ и вихлялся, а сѣрые глаза услужливо спрашивали и сторожили. Живой рукой сгребъ счета, ткнулъ ногой въ печку, смахнулъ со стола рукавомъ и поставилъ табуретку.

− Сей минутъ-съ! Степка, хозяину сообщи!

Чиркнулъ спичкой и услужилъ.

− Пустое дѣло-съ… патка-съ…

− А счета не оплачиваете!

− Будьте покойны-съ, навсегда…

− Дайте-ка… Нѣтъ, вонъ вы ихъ въ книгу сунули…

Уже по одному виду малаго Бѣлкинъ рѣшилъ, что его хотятъ провести. Скривилъ ротъ, вытянулъ первый счетъ и ткнулъ пальцемъ.

− А это что? Марокъ нѣтъ. − И поставилъ крестикъ.

− Странно-съ…

− Это?! Ни одного счета…

Онъ говорилъ строго, съ раздраженiемъ ставилъ крестики, но былъ доволенъ.

− Хозяинъ очень понимающiй… − и малый свернулъ голову на бокъ и слѣдилъ за крестиками.

− Видно…

− А вотъ сами идутъ-съ…

Подъ окномъ прошелъ кто-то въ оленьей дохѣ. Бѣлкинъ ждалъ, что придетъ такой же обсаленный, ядреный и красномордый, а тутъ вдругъ доха и пенснэ. Насторожился.

− Бѣлкинъ, податной инспекторъ.

Непринужденно щелкнулъ портсигаромъ, толстымъ серебрянымъ портсигаромъ съ золотой монограммой.

Рукопожатiемъ оба сказали, что понимаютъ другъ друга, что даже рады встрѣчѣ въ этихъ глухихъ мѣстахъ.

− Очень прiятно, но… зачѣмъ же сюда? Тутъ лабораторiя у меня, анализы… Почему не просилъ? − кинулъ онъ малому. − Виноватъ, вы уже испачкали рукавъ… Сколько разъ говорено − не швырять глюкозу!

− Степка чай пилъ-съ…

− Пожалуйте! Они пьютъ чай съ глюкозой! Удивительный народъ!

Бѣлкинъ тоже сдѣлалъ удивленное лицо, хотя ясно и не представлялъ, можно ли пить чай съ глюкозой.

− Степанъ, пальто барину.

Бѣлкинъ потянулъ за портфелемъ.

− Не безпокойтесь. Степанъ.

III.

Пошли заводскимъ дворомъ, мимо каменнаго сарая. Раскинувъ широкiя творила, смотрѣлъ онъ въ мутный свѣтъ чернымъ нутромъ, въ которомъ что-то всхлипывало и вздыхало. У входа, на холоду, обвязанныя Тряпьемъ бабы мѣшали веслами въ огромныхъ чанахъ что-то густое и желтое.

− А это… глюкозу студятъ…

Бабы медленно выворачивали тяжелую липкую массу, которая тянулась съ веселъ жирными лентами.

− Въ глазахъ щиплетъ? Идемте. Очень радъ. Личное свиданiе − это… А это бочки съ патокой… А то формализмъ слишкомъ въѣдается въ жизнь. По дощечкѣ вы… Двѣ бочки вотъ лопнули вчера, пудовъ тридцать…

Онъ показалъ на желтое, проѣвшее снѣгъ пятно.

− Прошли?

Осторожно переступалъ съ доски на доску и оглядывался, какъ бы не ударить Бѣлкина по ногѣ.

…Интеллигентный человѣкъ, − думалъ Бѣлкинъ, разсматривая мохнатую спину. − Хороша штука для дороги. Счета-то зачѣмъ я оставилъ?..

− Что? Запахъ такой? А это… сѣрная кислота въ сараѣ… Должно быть, чортъ ихъ дери, бутыль ахнули. Какъ же, для патоки. Ха-ха… Картофельная мука, сѣрная кислота и въ результатѣ − вкусовое вещество. Какъ вы сказали? Да, больше бабы. Вѣрно, не легкая. Липь набивается въ волоса, въ глаза… Въ грудь лезетъ кислота. Что подѣлаешь! Каждый день отпариваютъ въ печахъ.

Подходили къ сосновой рощицѣ, которую запримѣтилъ Бѣлкинъ сверху, отъ деревни. Это была совсѣмъ еще юная малюсенькая рощица, свѣженькая, какая-то радостная въ неуютной лощинѣ. Чуть пахло смолкой и иглами. Даже снѣжкомъ какъ-будто пахло здѣсь, − такой онъ былъ чистый, похрустывающiй снѣжокъ.

Съ бѣлой поляны, за рощицей, глянулъ зеркальными окнами сосновый розовый домъ.

− Вѣрно, вѣрно. Его не видно съ дороги. Га!

Молоденькая затянутая горничная − такую Бѣлкинъ разъ только видѣлъ въ Москвѣ − открыла дверь. Палевый сенбернаръ лѣниво поднялся и обнюхалъ ноги.

− Прошу.

Инженеръ − Бѣлкинъ прочелъ это на двери − повелъ черезъ гостиную съ волчими коврами въ углахъ. Шелъ онъ вѣскимъ хозяйскимъ шагомъ, высокiй, сухощавый, въ черной курткѣ.

…Какъ, однако, живетъ! Ковры…

И вспомнилъ свою отрепанную мебель съ тряпочками на спинкахъ.

Въ кабинетѣ было темновато отъ гардинъ и сплошного чернаго ковра изъ кромки. Тянуло холодкомъ и покоемъ отъ темной кожи широкихъ креселъ. Чугунныя уральскiя группы увѣсисто и хмуро стояли по угламъ на тумбахъ. Въ темномъ каминѣ за бронзовой рѣшеткой тлѣлъ пурпуромъ уголъ.

Послѣ неуюта и изморози было прiятно подойти къ огню и протянуть руки, но, помня о дѣлѣ, Бѣлкинъ присѣлъ сбоку стола и рылся въ кармашкахъ, отыскивая ключикъ портфеля. Нашелъ и строго кашлянулъ.

− Я бы приступилъ…

− Простите, сейчасъ…

Инженеръ подошелъ къ столу и передалъ въ телефонъ:

− Дать сюда книги и документы!.. − Что, простыли? Такая погная погода.

Онъ крѣпко, какъ и Бѣлкинъ, потеръ руки, придавилъ пуговку и сказалъ мягкимъ шагамъ въ гостиной:

− Чаю намъ, Дара! Позволите?