Патологическая анатомия (ЛП)

Затравленные глаза Гамильтона светились, пока он говорил об Уэсте. Невозможно было скрыть восхищение, уважение, благоговение, которое Гамильтон испытывал к этому человеку и его методам, которые были настолько революционными, что Гамильтон полностью верил, что однажды Уэст свергнет весь медицинский истеблишмент, оставив этих "шарлатанов" (его слово) блуждать в темноте, как средневековых целителей с их пиявками и прижигающим железом.

Но как бы сильно он ни поклонялся Уэсту, я подумал, что он также боялся этого человека. Особенно после того, как он обнаружил, что Уэст не брезговал убийством, чтобы приобрести тела первой свежести.

- Такие свежие, они все еще были теплыми, - как выразился Гамильтон.

Но каким бы отвратительным и преступным ни было это исследование, Уэст опустился до еще более зловещей практики во Фландрии во время Первой мировой войны. Он считал, что группы клеток и, в частности, отдельные части тела способны к независимому физиологическому существованию от тела... по крайней мере, на какое-то время. Что, возможно, даже сознание и разум могут жить без мозга или что отдельные части тела могли бы иметь какую-то эфирную связь, невидимую глазу.

Дикие, фантастические гипотезы. Но Уэст в очередной раз одержал победу. По крайней мере, так утверждал Гамильтон. Уэсту удалось сохранить чан, наполненный эмбриональным клеточным веществом рептилий, живым на неопределенный срок. Оно не только жило и питалось, но и продолжало расти с невероятной, почти дьявольской скоростью. Уэсту также удалось реанимировать отрубленные человеческие конечности, а также обезглавленное туловище и даже голову. Но об этих вещах Гамильтон отказался говорить подробно, за исключением того, что Уэсту выделили сарай, который он использовал в качестве своей лаборатории, что тела доставляли ему с фронта... одни целые, другие искалеченные, а третьи, полностью расчлененные, приносили ему в ведрах.

- Это была отвратительная, непристойная мастерская Уэста, - сказал мне Гамильтон, его лицо было измученным и бескровным, а глаза – влажными. - Вы не можете себе этого представить, вы не можете себе представить это ужасное место. Как комната для вскрытия... Только все образцы были ужасно живыми. Глаза, плавающие в растворе, наблюдают за тобой. Органы накачиваются, мышцы напрягаются. Ноги брыкаются, а руки хватаются за банки с околоплодными водами. И, да, властвуя над всем этим, эта безголовая тварь в углу потирает руки и неуклюже спотыкается... ее обезглавленная голова наблюдает за тобой из своего резервуара, кричит на тебя, выкрикивает самые мерзкие и зловещие слова. И Уэст, Боже милостивый, Уэст смеется над всем этим, забавляясь этой бойней воскрешенной анатомии.

Это все, что он мог сказать, и, честно говоря, я был рад этому. Но то, что он рассказал мне дальше, было столь же извращенным и ужасающим.

- Уэст пошел на войну взволнованным. Его эксперименты становились все более ужасными, он полностью утратил моральные ценности, чувство этики, - Гамильтон заново переживал это, потея, дрожа и бормоча сухим, надтреснутым голосом. - Я помню, как в больницу привезли самоубийцу. Она еще даже не окоченела, просто девушка лет семнадцати-восемнадцати, вскрывшая бритвой запястья. Уэст сделал ей укол, и она проснулась... Ее глаза открылись, в них был полный ужас. Ее лицо исказилось в крике, и она спрыгнула со стола, делая резкие движения по запястью. Она была невменяемой в момент смерти, и это все, что осталось... полное, изнуряющее безумие. Она прожила, может быть, минут десять, визжа, пуская слюни и разрывая собственную плоть. И если это был ужас, то то, что последовало дальше, было кошмаром. Уэст реанимировал жертву несчастного случая... маленького мальчика, который был гротескно изуродован... просто чтобы посмотреть, действительно ли у него получится это сделать. Я никогда не забуду эту визжащую, корчащуюся массу человеческих обломков, пытающуюся ходить с торчащими костями и расколотой головой и серым веществом, стекающим по ее агонизирующему лицу.

После этого Гамильтону понадобилась небольшая передышка.

Наконец, он сказал:

- Видите? Вот что сталось с этим блестящим человеком. Он оживлял мертвых только для того, чтобы доказать, что он действительно мог это сделать.

Я пытался заставить Гамильтона рассказать мне о моей сестре. Чтобы узнать, помнит ли он, как похищал женщин из Крайстчерча примерно в то время, когда была ограблена ее могила, но он игнорировал мои вопросы. Он дрожал и всхлипывал, разговаривая с людьми, которых там не было, очень внимательно наблюдая за тенями в углах.

Как, возможно, и они наблюдали за ним.

* * *

Хотел бы я сказать, что это ужасное маленькое повествование подошло к концу, но, увы, я еще не закончил. Я надеялся – я думаю, мы все надеялись, - что мрачное наследие Герберта Уэста кануло в небытие, но оставалась еще одна последняя мучительная глава, которую предстояло разыграть. Да поможет нам Бог, но так оно и было.

Именно детектив Хейс обратил на это мое внимание.