Патологическая анатомия

Я резко опустил нож, плача, визжа от душевной боли. Я замахнулся им снова и продолжал резать, разрезая ее на безногое, извивающееся существо у моих ног, которое я колол, колол и колол, и прямо перед тем, как оно перестало двигаться, непристойно вращаясь, снова раздался голос.

НО Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

ПОЖАЛУЙСТА.

ПОЖАЛУЙСТА, ОБНИМИ МЕНЯ.

Я резал и резал, пока у моих ног не осталось ничего, кроме вонючей, гниющей массы, а затем откинулся назад, обезумев от ярости, когда из нее черным маслянистым потоком хлынули жуки-падальщики, и крысы выползли на свободу, а затем ее живот открылся и извергнул слизистую, шокирующую розовую кучу извивающихся новорожденных крыс, которых я разрубил на куски.

Нож все еще был у меня в руке, забрызганный останками моей любви, и я, пошатываясь, побрел в туман, ожидая шрапнельного поцелуя снаряда, которого так и не последовало.

24. Во Власти Червей

- Повернись и посмотри мне в лицо, Крил, - раздался голос, странно красноречивый, как сама Смерть, но искаженный, как будто произнесенный ртом, полным сала. - Посмотри на меня.

Крил сделал, как ему было сказано, стоя на коленях в грязи и плескаясь в коричневой воде, под его ногтями набилась глина, а по его лицу стекала грязная вода. Этому голосу невозможно было отказать. Он поднял глаза, и его горло наполнилось горячим песком пустыни и задрожало. Его легкие сжало судорогой, и он не мог отвести глаза от охватившего его ужаса.

Ангел Смерти – ибо это мог быть только он – представлял собой огромную, неповоротливую, выпуклую массу мышц, мясистых наростов и артерий, едва удерживаемых натянутой, блестящей серой кожей, которую пересекали черные швы, зигзагообразный, перекрывающийся лабиринт, который удерживал ее вместе. Он был похож на человека, но выпуклый и бугристый, его уродливая голова была лысой с одной стороны и покрыта неровными пучками длинных жирных черных волос с другой, покрытая выступающей тканью внизу, его череп был искажен, нос был похож на черепную впадину, один глаз находился намного ниже другого, черный и сочный, как опухоль, а другой – желтый, яркий и невыносимо разумный.

Он стоял там, дыша со смертельным хрипом, его бочкообразная грудь поднималась и опускалась, ребра прорезали кожу, и из дыр, проделанных в шкуре, торчали бугорки костей. Это было похоже на что-то, собранное из дюжины разных трупов, скрепленных скобами, проволокой и кетгутом, лоскутное одеяло из человеческих шкур, маслянистой серой кожи ящерицы и щетинистых свиных шкур. Лоскутное одеяло, которое могло существовать только в аду. Даже его лицо было собрано из нескольких лиц. Черная дорожка швов шла от макушки черепа, вниз по лбу и носу и ниже линии подбородка. Шовные линии расходились от него, разделяя лицо на трети, затем на четверти и, наконец, на пятые... каждая смещалась и втягивалась впадинами или выталкивалась аномальными бугорками костей, так что эффект был отвратительным... размытое, нечеловеческое лицо чего-то, видимого сквозь мутную банку кунсткамеры.

Он потянулся вниз одной рукой, его пальцы были соединены проволокой с костяшками пальцев и свисали веревочными нитями кожи. Оно было огромным и мясистым, изуродованным, и оно вцепилось в Крила. И ощущение этого... как будто его окружили холодные внутренности мертвой рыбы... Он почувствовал, как внутри шевелятся личинки.

- Ты охотился за смертью всю свою жизнь, - сказало оно ему, открыв распухшие черные губы, обнажив блестящие желто-серые зубы. - Теперь настал черед смерти охотиться за тобой, и она нашла тебя.

- Прошу...

Смерть полезла в его сумку и вытряхнула коллекцию фотографий смертей ему на голову.