Патологии

– Теперь твои яйца стоят по тысяче долларов! – кричит Хасану, внося чан с супом, Плохиш. – Все твои одноклассники соберутся… – кряхтит Плохиш, устанавливая чан на скамейку, – с бо-о-ольшими кинжалами…

Хасан хитро улыбается.

– Я бы за две штуки себе яйца сам отрезал, – задумчиво говорит Вася Лебедев. У него вечно грязные, будто проржавевшие, руки. Белые, атласные, новые карты, которые он держит в своих заскорузлых лапах, смотрятся беззащитно и трогательно. Такое ощущение, что дама, на груди которой лежит окаймленный черной полоской ноготь Васи, сейчас взвизгнет. Вместе с Васей играют Саня Скворцов и Слава Тельман. Слава их постоянно обыгрывает. Вася матерится, Скворец улыбается и, похоже, думает о другом.

– Есть маза прокрутить выгодную сделку, – задумчиво продолжает поднятую Плохишом тему Язва. – Хасан! Говорят, это совершенно безболезненно…

Хасан все ухмыляется.

– Я беру на себя самую тяжелую часть операции, – продолжает Язва. – Собственно, прости за тавтологию, операцию. Покупателя ты сам найдешь. Позвони по старым телефонам, может, среди твоих друзей по двору есть какой-нибудь завалящийся полевой командир. Торговаться пойдет Тельман. И – две штуки наши. Или четыре, а, Тельман?

Язву внезапно увлекает новая, назревшая в его голове шутка. Он подходит к играющим.

– Парни, смотрите, какой непорядок. Саня у нас Скворцов, Вася – Лебедев, а Слава – какой-то Тельман. Слава, давай ты будешь… Вальдшнеп?

Вася Лебедев довольно смеется. Саня смотрит на Язву удивленно, такое ощущение, что он даже не понял, о чем речь. Слава недовольно молчит.

– Отстань, Гриша, я уже говорил, что я русский, – выговаривает он.

– А я тувинец! – хуже прежнего смеется грязно-рыжий Вася, щуря южно-русские глаза с бесцветными ресницами.

Парни рассаживаются обедать. Режут лук. Никогда мужики не едят столько лука и чеснока, как на войне.

Семеныча по рации вызывают в штаб. Он кличет Васю Лебедева и Славу Тельмана. Слава сразу встает, сбрасывает с тарелки недоеденные макароны в чан для отходов, берет автомат и выходит. Вася давится, ложку за ложкой набивает рот недоеденным. От выхода возвращается, берет кусок хлеба и луковицу.

После обеда мы с Саней выходим на улицу покурить. Бездумно обходя школьный двор, я заглядываю в каморку к Плохишу. Эта скотина там водку в уголке разливает. Астахов и Женя Кизяков стоят со стаканами наготове.

– А, сволочи! – кричу.

– Тихо! – зло шипит Плохиш. – Шеи там нет? А? А начштаба?

– Будешь? – предлагает мне Женя Кизяков.

– Ща, я Саньку позову, – я выглядываю на улицу. – Санек! Давай сюда.

Мы быстро выпиваем. Закусываем луком. Опять выпиваем. Разливаем остатки… Плохиш засовывает пузырь в щель в полу. Бутылка звякает, видимо, там уже таятся ей подобные.

– Плохиш, ты весь энзэ пропьешь! – смеюсь я.

Выходим на улицу. Закуриваем. Сладко туманит и одновременно немного тошнит. Санька все никак не развеселится.

– Ты чего такой, Сань? – спрашиваю.

– А?

– Ты где?

– Как где?

Я смеюсь.

– Девочку хочу, – вдруг говорит Саня.

– На ужин? – глупо шучу я и, понимая глупость своей шутки, продолжаю: – Чего это вдруг? Только вторая неделя пошла.

– Ты представляешь, Егор, – вдруг говорит мне Саня, – я вот что подумал: это ведь ужас, что на земле есть девушки… тонкие, нежные…

– Чего ж тут плохого? – спрашиваю, чуть вздрагивая от нежданной Саниной искренности.

– Егор, ты пойми, вот ходят все эти существа, на них трусики надеты, тряпочки всякие… грудки свои девочки несут… попки… и у каждой из них, подумай только, у каждой – ни одного исключения нет – между ног вот это розовое… серое… прячется, – Саша сглотнул слюну. – Это ведь божий дар, то, что у них это есть. Не у всех, конечно, божий дар… У многих – так, просто орган… Но у некоторых – это божий дар. А девушки, Егор, все девушки им торгуют. Балуются им – этим даром. Не так торгуют, чтоб блядовать, а просто разменивают… как папуасы… на всякие побрякушки. Я пока пацаном был, в школе пока учился, думал, что нормальные девочки все недотроги. Ну, не так чтоб никогда и никому… но, по крайней мере, серьезно это делают, отчет себе отдают. Со шлюхами все понятно, а вот если есть у девушки голова, она же понимает, что всякие прелести ей не просто так даны. Как думаешь, Егор? – не оставив ни секунды мне на ответ, Саня заговорил дальше: – Я до нашего спецназа три работы сменил. В разных конторах работал, у меня ведь отец буржуй, он меня пристраивал.

– Кем работал? – зачем-то спрашиваю я.