Патологии

Прямо на броне у десантов расстелен персидский ковер. Весь затоптанный, в черных иероглифах берцовских подошв, но все равно красивый. На башне – красный флаг, советский. Я любуюсь пацанами, их бэтээром, ковром, знаменем. Случайно цепляю взглядом торговку, на которую Саня смотрел.

– Саня, глянь, как она ненавидит, – говорю, откупоривая пузырь.

Торговка смотрит на БТР, глаза ее источают животное презрение. Так смотрит собака, сука, если ее ударишь в живот. Саня не оборачивается. Торговка ему больше не интересна.

Десанты идут к прилавкам, но деньгами они явно не богаты. Смотрят на товары, держа руки в карманах.

На рынок подъезжают грузовичок и «козелок» с солдатиками – с пехотой. Грязная пацанва в замызганной форме. Они вообще не вылезают из машин, только разглядывают пиво и консервы.

Пока десанты выглядывают товар на рынке и лениво, но постепенно озлобляясь, торгуются с чеченками, их БТР начинает разворачиваться. Он плавно въезжает передними колесами в огромную лужу метрах в десяти от ворот нашей базы, я смотрю, как черные густые волны с шумом занимают сухие пространства вокруг дороги. Снова перевожу взгляд на молодую торговку на другой стороне улочки и вижу, как в лицо ей бьют черные жесткие брызги. Санька летит со скамейки. Десанты крутят головами, кто-то присел и сдергивает с плеча автомат. Раздаются длинные и какие-то далекие автоматные очереди… БТР наехал на мину в луже – вот что случилось. Кувыркаюсь с лавки, в ужасе оглядывая окрестность: куда себя деть.

«Мамочка! – зову я про себя женщину, которую не помню. – Куда мне спрятаться?!»

Нет, это не дикий страх, это что-то другое – некая ошпаренная суматошность.

Ползу куда-то в кусты, оборачиваюсь и вижу, что десанты вообще никуда не прячутся, а сидят на корточках возле бэтээра. Некоторые даже курят. Обстрелянные пацаны, сразу видно. У бэтээра одно колесо смотрит вбок, шина висит лохмотьями.

Солдатики повыпрыгивали из «козелка» и грузовичка и, не теряя времени даром, тащат в машины пиво и консервы с прилавков. Торговки не сопротивляются – спешно убирают под одежды лоточки с пришпиленным к черному бархату золотишком – кольцами, серьгами, цепочками.

Очереди раздаются все ближе. Такое ощущение, что сначала кто-то стрелял вверх (за горелыми постройками? или со стороны асфальтовой дороги?), после начал палить по-над головами, а теперь уже норовит проредить рыночек. Чеченские бабы, покидав в баулы оставшийся товар, побежали в сторону «хрущевок». Девушка-полукровка, как-то уродливо хромая, побежала за ними, оставив товар на прилавке. Потом передумала, вернулась. С ее лотка два солдатика сгребают пиво, засовывая банки за шиворот. Подбежав, она берет банку шпрот и бьет ближайшего из солдат по лицу. Тот, весело взглянув на девушку, хватает ее за руку; я жду, что он ее сейчас ударит или вывернет руку, но солдат аккуратно и быстро извлекает из пальцев девушки шпроты и бегом возвращается к машине.

Глупо зыркаю по сторонам. Слышу, как меня окликают по имени, оборачиваюсь на голос так резко, что кажется – шея слетает с резьбы, – Семеныч присел возле дороги, у поваленных прилавков. Рядом Вася Лебедев.

– Егор, давай на базу!

Я привстаю, но медлю. Семеныч подбегает ко мне, хватает меня чуть ли не за шиворот, толкает впереди себя:

– Давай, Егор, быстрей!

Подбегаю к бэтээру, сажусь у колеса, с левой стороны, так чтоб меня не было видно с асфальтовой дороги. Десанты, почувствовав, что запахло паленым, сгрудились у бэтээра, влезли под него, прямо в лужу. Стреляют куда-то – кто куда.

– Какого вы здесь лежите? – кричит на десантов Семеныч, и тут же мне: – Егор, открой ворота! Ты с кем был?

Вдруг вспоминаю, что со мной был Скворец. Не знаю, что сказать. Семеныч имеет полное право застрелить меня здесь же – я потерял подчиненного.

– Со мной! – отзывается Скворец из-под бэтээра.

– Ворота откройте! – кричит Семеныч.

Привстаю и теменем чувствую, как над головой пролетают пули, они действительно свистят.

«Если бы я был выше, я бы уже умер», – понимаю я. И снова, дергаясь, присаживаюсь, опускаю зад, как баба, присевшая помочиться. Я не в силах бежать к воротам. Но Саня уже сорвался, он уже у ворот, уже открывает их. Утопая в луже, я плюхаю – медленно! медленно! медленно! едва не плача, – к воротам. Подбегая, падаю на железо ворот, толкаю.

Во двор базы сразу влетают объехавшие БТР «козелок» и грузовик. Бегут десанты.

Я, наконец, вспоминаю, что у меня есть автомат, присаживаюсь у ворот, стреляю – вперед стрелять страшно, там, вроде, наши бегают, да и не видно из-за бэтээра – бью влево, через низину, в сторону асфальтовой дороги, где стоят нежилые здания. Представления не имею, откуда по нам стреляют.

Осматриваю опустевший рыночек, ежесекундно ожидая, что увижу чей-нибудь труп. Но нет, трупов нет. Вообще никого нет. На земле валяется банка консервов, оброненная одним из солдатиков. А вот и наш пузырь, я его выронил, сам не заметил как. Половина уже вытекла. У меня возникает сожаление. Наверное, это исключительно русское чувство – смертельно тосковать по поводу разлитого спиртного.

– Егор, не стреляй! – слышу.