Патология лжи

Трюфели стали для нас такой же традицией, как и сам Валентинов день. Мы с папочкой каждый год проводим его вдвоем, бродим по антикварным лавочкам, потом вместе обедаем. Когда я училась в колледже, папочке приходилось каждый год в феврале летать в Массачусетс. Он списывал это на представительские расходы.

– Я подумал, может, проведем день в Петалуме.

Я киваю и кусаю шоколадку. Мы всегда проводим день в Петалуме, а в машине я всегда ем трюфели, скармливая те, что мне не нравятся, папочке. Он делает вид, что не замечает следов моих зубов.

Подъехав к Золотым Воротам, мы попадаем в извечную субботнюю пробку. Яркое солнце отражается в заливе, прямо как на дешевой открытке. Папочка ставит диск в проигрыватель. «Нирвана». Этот диск я подарила ему пару месяцев назад, решив, что он слушает слишком много Шопена.

– На въезде движение поменьше. – Он меняет ряд, стараясь пробиться вперед, сигналит, когда кто-то пытается его подрезать.

– Боже, папочка…

– Ненавижу терять время.

Чтобы отвлечь его, я спрашиваю о медицинском семинаре, с которого он только что вернулся.

– Я тебе рассказывал о новых лазерах? Я качаю головой, вгрызаясь в трюфель.

– Эта модель режет чисто, как кухонный нож филе-миньон, принцесса. Неплохо бы обзавестись таким, чтоб готовить стейки.

– Да, ты говорил.

– И вакуум! О, если бы ты могла только видеть, как они откачивают желе и запаковывают его в бочонки… Этот их английский юмор… Знаешь, еще не поздно. Ты можешь поступить в медицинский, если когда-нибудь захочешь избавиться от этой грязи. Я могу помочь тебе поступить в УКСФ.

– Мне нравится моя работа. Это именно то, чем я хотела заниматься всю жизнь.

– Мы могли бы практиковать вместе. Ты же знаешь, у тебя талант к скальпелю.

– У меня талант и к карандашу, папочка. Я не понимаю почему, черт возьми, они не хотят дать мне шанс. Тираж – не только моя забота.

Но мне не нужно решение проблемы – на самом деле я просто хочу, чтобы он меня выслушал. Мы слишком часто разговариваем так, словно я – не более чем образец для его творений, и представляю ценность лишь как обладательница лица, которое он тиражирует во множестве копий.

Мы останавливаемся на ланч в «Джинз Дели», где сэндвичи заворачивают в грубую промасленную бумагу. Опилки, которыми покрыт пол, набиваются мне в сандалии, пристают к ногам, раздражают. Во рту вкус всех сигарет, которые я нечаянно выкурила с Эмили вчера вечером. Ее сигарет. Если их не покупаешь сам, никогда не втянешься.

Приходится отстоять очередь. Я говорю папочке, что хочу тунца на зерновом хлебе и «Калистогу», а потом иду в туалет. Писать я не хочу – я просто стою перед зеркалом, подкрашиваю губы.

Все представляется в более жизнерадостном свете, когда я сажусь за столик в патио напротив папочки. Он уже развернул мой сэндвич и открыл бутылку минералки.

Папочка ест ростбиф на пшеничном хлебе, с кровью, как он любит. За последние годы волосы у него совсем поседели, сверкают на солнце серебром. Многие находят, что папочка похож на сенатора, а некоторые предполагают, что он должен работать в правительстве, и мне это льстит. У него узкое аристократическое лицо и глубоко посаженные глаза. А сейчас еще и майонез на подбородке.

Я смеюсь над ним, вытирая майонез салфеткой.

– Ты становишься похожим на одного из этих опасных асоциальных типов, бродящих по окрестностям с лицами, разукрашенными любимыми приправами.

– Ты считаешь, что я старею. – Он вздыхает, и я перестаю смеяться.

– Ты очень красивый, папочка. – Я провожу указательным пальцем по его носу, чтобы убедить нас обоих. – Самый красивый мужчина из всех, кого я знаю.

Потом мы бродим по антикварным магазинам, попадается в основном всякая дрянь, побрякушки и часы – хотя «Ролекс» с выпуклым стеклом, который я примеряю, недурен.

Когда папочка находит меня, я склонилась над пыльной витриной с украшениями; он целует меня в шею и велит закрыть глаза.

– Считай до трех, принцесса.

Я открываю глаза и вижу перед собой допотопные деревянные лыжи.

– Что ты собираешься с ними делать? – спрашиваю я. Мой отец собирает все, связанное с лыжами. В основном хлам, к тому же – не сочетающийся друг с другом. К счастью, все это добро хранится в шкафах.

– Разве они не прекрасны?

– Ну, наверное.

– Мы можем снова поехать покататься. Ты еще не передумала?

– Я говорила тебе, что завязала с лыжами.

– Мы могли бы повеселиться вместе.

– Папочка, это было бы здорово, спасибо, но у меня нет времени.

– Мы так редко видимся.

– Но сегодня-то мы вместе. – Я чувствую себя шестилетней девочкой. – И в любом случае ты теперь почти все время проводишь с Мэдисон.

– Пойдем, тут есть еще магазинчики, а уже пятый час.

– Ты не возьмешь эти лыжи? Хотя, я подозреваю, что Мэдисон предпочитает украшения. Она обожает носить на работу твое старое обручальное кольцо.

Оскорбление, за которое я бы ее уволила, не будь она не столь полезна.

– Это ничего не значит. – Он притворяется, что ему все равно, делает вид, что не замечает моих слез и не обнимает меня, когда я придвигаюсь поближе.