Патология лжи

Я посмотрела на перечень фраз, который подготовила для этих целей, рядом с каждой – квадратик для отметок, чтобы не повторяться и не наскучить.

– Как насчет вот такого: «Это прекрасная новость для ФБР. То, что редактора его калибра можно прихлопнуть вот так запросто, – откровенное приглашение для профессиональных преступников повсюду. В наши дни Америка действительно стала свободной страной…»

– «…профессиональных преступников». – На заднем фоне я четко слышала стук пальцев по клавиатуре, обращающих мои слова в типографский шрифт. – Или лучше «профессиональных убийц»?

– Как тебе больше нравится. Ты же у нас журналист.

Тут снова вклинилась Спивви:

– Доктор Грин на второй линии.

– Папа! – Я разъединилась с Фернандес.

– Ты даже не знаешь, что ты пропустила, принцесса, редактируя свой журнальчик дни напролет.

– Что – мы подтянули еще одно личико, а?

Выдающимся хирургом папу делало то, что он никогда не знал, как будет выглядеть тело после операции. Он был как ребенок, балующийся с химическими реактивами.

– Вообще-то ушили пузико. Это одна из самых увлекательных задач.

– Расскажи подробнее.

– Поужинаешь со мной? Я заказал столик у «Этрусков».

– Ну я же объясняла.

– У тебя свидание.

– Ничего серьезного. Так, один писатель. Хочу добиться его расположения.

– Ты встречаешься с писателем.

– Он женат, обременен парочкой детей и сидит на прозаке. Его зовут Перри. Тебе не о чем беспокоиться, папочка.

Папа всегда за меня волнуется. Защищает меня от нежелательных элементов. Защищает меня от себя самой.

– Ты знаешь, как меня найти.

– Я люблю тебя, папочка, больше всех на свете. Но у меня звонок на другой линии…

Агент Броди. ФБР вселяло такой ужас в Спивви, что она соединила его со мной, не спрашивая разрешения.

– Я только что наговорила «Ньюсуик» комплиментов в ваш адрес.

– Я восхищаюсь вами, Глория.

– Благодарю.

– Но у меня еще не было случая сделать вам комплимент по поводу ваших откровений в последнем номере «Тайм».

– Кошмарная вышла фотография? Я там выгляжу настоящей преступницей.

– Но история великолепна, повторюсь. И рассказ вашего преподавателя. И рассказ вашего отца.

– Он меня очень любит. Я его единственная дочь.

– И лучшая ученица.

– Он научил меня всему.

– Он ведь в некотором роде доктор?

– Хотите сделать липосакцию?

– Почти хирург.

– У него была большая практика с ожоговыми больными.

– В госпитале в Сан-Франциско.

– Он был лучшим.

– Он ведь там преподавал…

– Он работал только с самыми талантливыми студентами.

– Анатомию. Вскрытия, если я не ошибаюсь. Его студентам доставались лучшие трупы.

– Да. Пи-Джей бы на его курсе успеха не имел. Да и я, пожалуй, тоже.

4

Первое, что нужно знать о трупах: прежде чем препарировать, их годами вымачивают в формальдегиде. В результате они становятся удобными с точки зрения анатомии, но из-за консервации текстура и плотность уже не те, не как у живого тела. Кожа становится сухой, как писчая бумага. Мускулы тоже меняются – они твердые и волокнистые, точно пережаренная индейка. Но самые драматические превращения происходят с мозгом: in vivo[5] это влажная желеобразная масса, а у трупа он становится плотным и сжатым, как мячик. Трупы бескровны. Окрашенные участки указывают, какие вены были использованы для выкачивания жидкостей, в артерии делают инъекции формальдегида. Формальдегид пахнет, как джин. Точнее – как перегар от дешевого джина после бурной попойки.

Может показаться довольно странным, я понимаю, но когда мне было двенадцать, я изучала анатомию у папы. Мы работали по вечерам, после окончания занятий в медицинской школе. У папы там был припрятан отличный труп, и мы на нем практиковались. Прежде чем приступить к препарированию, я должна была прочесть учебник и усвоить теорию, и я всегда оправдывала ожидания. Втайне папа проводил соревнование между мной и своими студентами. Чаще всего лидировала я.

Прежде чем попасть мне в руки, мой труп был восьмидесятитрехлетней жертвой кровоизлияния в мозг. Длинный, бескожий, с огромным тяжелым пенисом, похожим на тотемный столб, лишенным всех жизненных соков. Его руки были точно с полотен старых мастеров. Папа не разрешил мне дать ему имя. Он сказал, что нельзя называть трупы, это делает их людьми, что осложняет работу со скальпелем и сказывается на точности разрезов. Даже оперируя всех этих женщин, он смотрит на них отстраненно, добавляет или убирает их плоть в соответствии с модой и стремится забыть их голоса, истории их браков, их любимые напитки. С помощью анестезиолога он может превратить их в безликое скопище мышц, жира, костей: материал для работы скульптора, который нужно вернуть к жизни. Папочка не позволил мне дать трупу имя, потому что хотел научить меня тому, что знал сам. Сделать похожей на него.

Для папочки был важен ритуал. Мы всегда были в масках и хирургических перчатках, волосы я зачесывала назад. Папочка позаимствовал в библиотеке деревянную стремянку, чтобы я доставала до стола. Прежде чем взяться за скальпель, мы обсуждали, что хотим рассмотреть и как собираемся до этого добраться. Если я правильно отвечала на вопросы, он награждал меня сухим поцелуем в губы.