Патология общественной жизни

Первая из опасностей, скупость, уже неоднократно становилась предметом осуждения; но и по сей день многие люди, не будучи подвержены столь постыдному пороку, стремятся убить двух зайцев и жить элегантно, но экономно. Одной цели они безусловно достигают: они выглядят смешными. Разве не уподобляются они неумелым театральным художникам не способным скрыть за расписными щитами рычаги, подпорки и тросы? Люди эти нарушают два основополагающих правила:

XXIII. Элегантность состоит в первую очередь в том, чтобы не показывать, за счет чего она создается.

XXIV. Экономия — враг элегантности.

В самом деле, экономия — всего-навсего средство. Без нее невозможно вести хозяйство, но она, подобно маслу, которым смазывают колеса, чтобы карета катилась быстро и не скрипела, должна быть незаметна.

Тем, кто чересчур бережлив, грозят самые разнообразные неприятности. Намеренно ограничивая себя в тратах, они опускаются ниже своего круга и невольно становятся на одну доску с теми, кто из тщеславия впадает в противоположную крайность. Разве это соседство не ужасно?

Сколько раз, наверное, приходилось вам встречать в городе или в деревне разряженных в пух и прах новоиспеченных аристократов из числа буржуа, которые вынуждены сообразовывать свои визиты, развлечения и дела с предсказаниями погоды, поскольку не имеют собственного выезда! Супруга в таком семействе дрожит за свою шляпку и потому не выходит из дому в пасмурную погоду, а супруг опасается солнца и пыли. Чувствительные, как барометры, эти люди только и думают, что о погоде, и стоит на небе появиться хоть малейшему облачку, как они, все бросив, опрометью бегут домой. Попав под дождь и испачкав платье, они принимаются осыпать друг друга упреками; они вечно всем недовольны, и ничто не доставляет им радости.

Эта теория сконцентрирована в афоризме, приложимом к жизни любого человека, от дамы, вынужденной приподнимать подол, чтобы сесть в экипаж, до немецкого князька, желающего завести у себя итальянскую оперу:

XXV. Только тот живет в свое удовольствие, кто живет по средствам.

Одно лишь неукоснительное соблюдение этого правила позволяет человеку наслаждаться во всем, вплоть до незначащих мелочей, той свободой, без которой нет изящества. Тот, кто соизмеряет свои желания со своими возможностями, всегда остается в своем кругу, и ему не грозит опасность спуститься на несколько ступенек ниже по социальной лестнице. Эта уверенность в своем положении, которую можно назвать сознанием своего благополучия, оберегает нас от всех бедствий, которыми чревато неумеренное тщеславие.

Так, подлинные знатоки элегантной жизни не прикрывают свои ковры длинными зелеными дорожками и не боятся, что старый дядюшка-астматик лишит их наследства. У подъезда их ждет собственный экипаж. Перед выходом из дома они не смотрят на градусник. Они помнят и о тех правах, какие дает богатство, и о тех обязанностях, какие оно налагает, поэтому никогда не огорчаются, понеся убытки: ведь у них всегда под рукой туго набитый кошелек и многочисленная прислуга.

Убирать под колпак вазу или каминные часы, покрывать чехлами диваны, укутывать в тряпки люстру — не значит ли это уподобляться тем простакам, которые долго и старательно копят деньги на канделябры только для того, чтобы, купив, немедленно спрятать их под плотным покрывалом? Человек со вкусом наслаждается всем, что имеет. Он, как Фонтенель[78], «сторонится вещей, требующих к себе излишнего почтения». Подобно природе, он не боится всякий день демонстрировать свое великолепие, ведь он уверен, что оно вечно. Поэтому он не желает, чтобы его диваны и кресла, словно ветераны в Люксембургском саду, щеголяли наградами, полученными во время оно, и смело обновляет их; он никогда не жалуется на дороговизну, поскольку она входит в его расчеты. Для человека трудящегося прием гостей — торжество, периодически повторяющееся священнодействие, ради которого он опустошает кладовые, распахивает шкафы и вытаскивает на свет божий бронзовые подсвечники. Но человек элегантный готов принять гостей в любую минуту; никакое посещение не может застать его врасплох. Его девиз совпадает с девизом рода, овеявшего себя славой при открытии Нового Света[79]: он semper paratus, всегда готов, всегда одинаков. Его дом, прислуга, экипажи, роскошная обстановка выглядят в будний день так же, как и в воскресенье. Для него всякий день — праздник. Наконец, si magna licet componere parvis[80], он подобен прославленному Дессену[81], который, когда ему сообщили о прибытии герцога Йоркского, невозмутимо сказал: «Проводите его в номер четвертый».

Подобен он также и герцогине д'Абрантес[82], которую Наполеон попросил принять в Ле Ренси вестфальскую королеву; «Завтра я принимаю королеву», — сказала герцогиня своему дворецкому, и назавтра для гостей были устроены королевская охота, роскошный пир и великолепный бал.