Патриарх Филарет. Тень за троном

Председателем на Земском соборе должен был по чину стать патриарх. И он на Руси был. Грек Игнатий, несомненно, повиновался бы воле знати и выборных представителей народа. Однако в этот же день к моменту выхода бояр на площадь — когда только успели — патриарха низложили архиереи, крайне недовольные незаслуженным, на их взгляд, возвышением иноземца, которого они сами же выбрали по воле самозванца. Игнатия обвинили в измене Борису Годунову и угодничестве перед Лжедмитрием, которым он якобы снискал патриарший престол. Думали объявить, что Игнатия "без священных рукоположений возвёл на престол рострига"[59], что он вообще не патриарх, но большинство сумело понять, что духовенству не следует ставить себя в столь глупое положение. Сочли достаточным обвинить Игнатия в преступлении, совершенном накануне свержения Лжедмитрия. Было заявлено, что сей латинствующий еретик, не крестив по православному обряду мерзостную папёжницу Маринку, миропомазал её, допустил к таинству причащения и таинству брака. О том, что архиереи и архимандриты сами в полном составе участвовали в этой церемонии, забыть было легче, чем объявить, что они рукоположили и одиннадцать месяцев подчинялись якобы "беззаконному" архипастырю!

Итак, Игнатия заточили в Чудовом монастыре в стенах Кремля. Тем же утром 19 мая боярская Дума и духовенство вышли на Красную площадь и предложили волнующейся толпе избрать патриарха, чтобы с благословения Церкви послать по Руси за выборными всей земли и под председательством архипастыря чинно и мирно определить, кому передать бразды правления Московским государством. Но затея спасти гражданский мир потерпела крах у запятнанных кровью насильников.

Чтобы понять, сколь легко Шуйский через своих агентов мог управлять толпой, достаточно представить себе, кто заполнял Красную площадь тем утром. Здесь, на главном торгу столицы, по словам С.М. Соловьёва, толпились "купцы, разносчики, ремесленники"[60]. Здесь были и степенные покупатели, и праздные гуляки, и откровенные бандиты, сбывавшие награбленное у литвы и поляков во время недавней резни. Общинная, мирская организация, позволявшая горожанам разумно вершить общие дела, тут отсутствовала. Большинство людей попросту не знали друг друга.

В ответ на предложение духовенства и бояр кто-то в толпе заорал: "Царь нужнее патриарха!" "Не хотим никаких советов, где Москва, там и все государство! Шуйского в цари!" — поддержали крикуна затесавшиеся в толпу агенты Василия Ивановича. "Этому провозглашению толпы, только что ознаменовавшей свою силу истреблением Лжедмитрия, — по словам Соловьева, — никто не осмелился противодействовать". Действительно, мало кто знал, что Лжедмитрия не растерзала толпа, а убили во дворце знатные заговорщики. Трусливые бояре дрогнули, смелых попросту оттолкнули, и толпа повлекла Василия Шуйского в Успенский собор, куда благоразумно направились и митрополит Новгородский Исидор с архиереями, тотчас благословившие цареубийцу на царство.

Это было сделано "не только без совета со всей землёй, но и на Москве не ведали о том многие люди", горестно констатировал "Новый летописец". Шуйский, пытаясь оправдать захват власти обещаниями, только навредил себе. "И нарекли его царём, и пошли с ним в град в соборную церковь Пречистой Богородицы, — продолжает "Новый летописец". — Он же начал говорить в соборной церкви, чего испокон веков в Московском государстве не бывало: целую-де крест всей земле на том, что мне никакого зла ни против кого не сделать без Собора: отец виноват, и против сына ничего не сделать; а будет сын виноват, а отец того не ведает, и отцу никакого зла не сотворить. А которые-де были при царе Борисе обиды, и то никому не мстить".

Инокиня Марфа (Нагая) и князь Шуйский подтверждают кончину царевича Дмитрия. Гравюра XIX в.

Обещания вроде были хорошие, но неуместные. "Бояре же и всякие люди говорили ему, чтобы он в том креста не целовал, потому что в Московском государстве такого не повелось. Он же никого не послушал и поцеловал крест на том на всём. По тому же и бояре, и всякие люди целовали ему крест, а со всей землёй и с городами о том не пересылались. По всем же городам привели к крестному целованию". Незаконность воцарения прямо-таки витала в воздухе.

С первого дня беззаконный режим мог держаться только на постоянно нагнетаемом страхе перед вездесущими врагами. Бояре и духовенство боялись толпы. Московская толпа боялась царских репрессий за убийства и грабежи, а ещё больше — гнева остальной России. Вся страна должна была забыть Лжедмитрия, боясь Божьего гнева и гражданской войны.