Патриарх Гермоген

Казалось бы, вот полная картина большого заговора с персоною Гермогена в самом центре его! Чего ж еще, каких еще доказательств надобно по поводу деятельности патриарха, поднимающего русский народ против иноземной власти? Однако автора вошедших в Хронограф заметок о Смутном времени (и сего известия среди прочих) можно заподозрить в том, что он постфактум приписал получение патриарших грамот всем городам, откуда явились на земское дело полки. А значит, к обширному списку городов, явленному на страницах Хронографа, следует относиться с сомнением.

«Новый летописец» — самое подробное изложение событий Смуты, какое только можно сыскать в русском летописании, — рисует сложную картину.

По словам летописца, в конце 1610 года боярское правительство и пропольская администрация обратились к патриарху с требованием подписать грамоты к смоленскому посольству. В этих бумагах содержались удивительные инструкции переговорщикам: во всем положиться на волю Сигизмунда и не препятствовать даже крестоцелованию на имя самого короля — помимо королевича Владислава. Кроме того, Гермогена просили отговорить воеводу Прокофия Ляпунова от похода на Москву — после того, как он узнает о такой политической капитуляции.

Патриарх отказался и пригрозил: «К Прокофию Ляпунову стану писать: если будет королевич на Московское государство и крестится в православную христианскую веру, благословляю его служить, а если королевич не крестится в православную христианскую веру и литвы из Московского государства не выведет, я их благословляю и разрешаю, которые крест целовали королевичу, идти на Московское государство и всем помереть за православную христианскую веру».

Тогда Михаил Салтыков попытался испугать его ножом. Но Гермоген не поддался страху — сказывалась монашеская выучка. «Сие крестное знамение против твоего окаянного ножа, — ответил патриарх, — да будешь ты проклят в сем веке и в будущем». Боярину же князю Ф.И. Мстиславскому патриарх объявил: «Твое есть начало[80], тебе за то хорошо пострадать за православную христианскую веру; а если прельстишься на такую дьявольскую прелесть, пресечет Бог твой корень от земли живых, да и сам какою смертью умрешь»^{295}.

Несколько месяцев спустя Прокофий Ляпунов с первыми полками земцев двинулся на Москву. Речь идет о феврале — марте 1611 года. Литовцы явились к боярам с требованием: «Уговорите патриарха — пусть убедит земских воевод воротиться по своим местам». Они уверены в особенном влиянии Гермогена на восставших.

Михаил Салтыков безоговорочно обвинил главу Церкви: «Ты писал к ним, чтобы они шли под Москву, а ныне ты же к ним пиши, чтобы они воротились вспять!» Очень хорошо видно: у русских сторонников Сигизмунда нет ни малейших сомнений в тайных сношениях патриарха с Ляпуновым. Но Гермоген отрицает свою причастность к земскому движению: «Я… к ним не писал, а ныне стану писать; если ты, изменник Михаил Салтыков, с литовскими людьми из Москвы выйдешь вон, я им не велю ходить к Москве, а если будете вы сидеть в Москве, я их всех благословлю помереть за православную веру, потому что уже вижу поругание православной вере и разорение святых Божиих церквей и слышать латинского пения не могу». И тут летописец поясняет: «В то же время был у них костел на старом царя Бориса дворе, в палате». Салтыков, услышав ответ Гермогена, «позорил и ругал его, и приставил к нему приставов, и не велел никого к нему пускать»^{296}. Стоит запомнить: арестовали святителя не поляки и не литовцы, а свой, русский маленький Иуда…

Слова патриарха можно трактовать разными способами. Либо он просто сказал правду и на самом деле не писал никаких грамот Ляпунову, но теперь задумался: а не стоит ли впрямь его поддержать? Либо он и прежде поддерживал Ляпунова с его людьми, но почел за благо не раскрывать карты перед явным пособником врага.

На Страстную неделю 1611 года в Москве разразилось вооруженное восстание. Вскоре после его поражения к столице подошли отряды земцев. Началась долгая осада Москвы. Спокойные дни перемежались со стычками и настоящими большими битвами.

Патриарх оказался в заточении.