Патриарх Гермоген

Борьба с поляками у Эшенбаха показана как нечто нераздельное с борьбой против «облатинивания». Между тем для святителя вооруженное давление на «польских и литовских людей» являлось всего-то инструментом для защиты православия. Гермоген не имел ничего против иноземцев самих по себе, в этническом смысле. Он ополчался на урон, наносимый ими восточному христианству. Так же и само восточное христианство в глазах миссионера, много лет потратившего на укрепление Креста среди татар, вряд ли могло выглядеть «душой» одного только русского народа. Просто на тот момент главной силой православия в отстаивании себя от посягательств извне служила русская рать, и ничто иное.

В земском движении, помимо национальной, ярко выражена еще одна производная от его православной сути. Ее можно назвать политической или, точнее, — государственнической. Прекрасно уловил ее знаменитый духовный писатель Евгений Поселянин. По его словам, значение Гермогена — «не местное и не временное». Поселянин дает Гермогену иной масштаб: «Он удержал Россию, готовую сорваться с исторических путей своих. Он подхватил готовую ринуться в бездну колесницу русской государственности и, сам задавленный, спас свою Родину». Патриарха, как полагает Поселянин, вдохновляла идея, за которую он «положил свою душу», имя же этой идеи: «Свободная самобытная Россия!»^{361}

И вот на этом стоит остановиться особо.

На протяжении примерно полугода — с августа 1610-го до марта 1611-го — Россия имела чрезвычайно странное, можно сказать, аварийное устройство высшего государственного управления. Пока на троне сидел Василий IV, Московское государство сохраняло традиционный государственный строй — каким он был, скажем, при Иване IV или Федоре I. При слабом монархе, да еще с рядом законодательных уступок, сделанных царем в самом начале правления^{362}, но всё же — именно традиционный государственный строй. Русский государь из рода Рюриковичей, Боярская дума как аристократический консультативный совет при нем, приказное устройство административного аппарата, местнические преимущества знати, безраздельное главенство Русской православной церкви в духовной жизни народа. С марта 1611 года (разгром Страстного восстания) и до освобождения Москвы высшая государственная власть осуществлялась польским гарнизоном и пропольской администрацией. Притом последняя выглядела для всей страны как сборище подручников при иноземных офицерах, не более того. Территория, где эта власть сохраняла действительную силу, ограничивалась несколькими районами Москвы. Патриарх утратил власть и оказался в заключении. Боярская дума утратила власть и выполняла чисто декоративные функции. Местнический порядок разрушился. Государя не было. Действительный контроль за жизнью страны постепенно переходил к вождям земского движения. Иными словами, можно констатировать полное разрушение государственности. Наступило время «полевых командиров». Политические институты в России перестали работать, их нельзя назвать ни традиционными, ни реформирующимися, ни модернизационными, поскольку они просто на время пришли в состояние хаоса.

Но как управлялась Россия между падением царя Василия Ивановича и Страстным восстанием? Ответ на этот вопрос чрезвычайно поучителен.

Полгода три силы так или иначе пытались заполнить собой пустоту, возникшую после пленения государя. Это прежде всего боярское правительство во главе с первенствующим аристократом — князем Ф.И. Мстиславским; затем — поляки, представленные воинским командованием и группой русских администраторов, назначенных по воле Сигизмунда III; и, наконец, Священноначалие Русской церкви, возглавленное Гермогеном.