Патриарх Гермоген

Жолкевский рассчитывал на услуги боярина в чрезвычайно щекотливом деле. Гетман стремился закрепить успех за польским оружием. С этой точки зрения две главнейшие опасности, которые он видел для своих соотечественников в Москве, это восстание москвичей (их Жолкевский именовал «московской чернью, склонной к возмущениям»), а также новое наступление Лжедмитрия II. Гетман желал занять главнейшие цитадели русской столицы, куда его бойцов до сих пор не пускали. Их держали на окраинах, и это не удовлетворяло польского военачальника. Знать, составившая боярское правительство, изначально готова была уступить полякам в таком деле. Она даже видела для себя выгоду в подобного рода уступке, поскольку боялась нового общественного взрыва и прихода буйных отрядов Самозванца. Патриарха и простой народ, оказывавший сопротивление, пришлось — подтверждают и сами поляки — уговаривать «разными способами».

Салтыков, как сообщает источник, «нача своя коварственная творити, овиих прельщением и муками, иных ласканиями и имениями многих уловлиша и приводя к своей прелести. Тогда же святейший Ермоген патриарх о сем много ему возбраняя и запрещая и вечному проклятию предая и из благословения изъимая и из церкви изжена и христианству чужа его именуя. Он же окаянный с патриархом вси вопреки глаголаша и святительский его сан и здравое его учение небрежению предая и ни во что вменая: помрачи бо ему злоба сердце его… По сему Михайлову злому умыслу, восприяша гетмана со всем воинством во град и предашася в руце его месяца сентября в 21 день 119 (1610) года. Той же гетман вшед во град и войско свое по главным домом поставляет во внутреннем граде превысоком Кремлю и наказа их довольне, како бы им быти от Московских людей в опасеньи и постави над ними воеводу и властелина пана некоего, Александра Гонсевскаго, королевским неправдам верна советника»^{221}.

Блистательный русский публицист того времени, сладкогласый князь И.А. Хворостинин, в ярких красках описывает печальную историю борьбы патриарха Гермогена с боярином Салтыковым: «Многие из наших именитых людей вошли в соглашение с врагами и советы давали нам, говоря, что государя у нас нет, и род властителя великого Владимира, самодержца всея Руси, дома его прекрасные наследники — наши господа исчезли, и порабощены мы теперь себе подобными: “Слушайте внимательно! Вот сын польского и литовского короля, по имени Владислав, и он подходит нам в правители: юноша прекрасный, из рода древних самодержавных владык, и никто не может его упрекнуть ни в чем, настоящий властелин и подобен он во всем нашим прежним владыкам. Видя наше несчастье и смятение, отец его, самодержец, хорошее дело нам предлагает, как будто мерило правильное, сына своего нашей земле царем дает. Послужим же ему, как законному своему владыке. Не будем упорствовать в беспорядке из-за вероучения: хотя он и не одной с нами веры, но хочет он ради нас православие принять и быть с нами вместе в единой благой совести закона нашего, а их веру не исповедовать и не распространять, и не строить свои храмы, но честно соблюдать установления нашего православия, суть веры, по правилам соборов действовать, а свои умствования отвергнуть и быть последователем вселенской святой восточной церкви”. Такими пространными речами они убеждали нас, а потом все сошлись на собор, и эти советы были признаны правильными… Всё это видя, церковный наш пастырь, святейший патриарх, томится душой и ревностью духовной распаляется, и призывает он не верить обещаниям чужеземцев и наших предателей. Как пророк он предсказал и указал нам, что они коварно это делают, и не на пользу нам это: “Молитесь же, чтобы мы соблюли незапятнанной чистоту веры во всех делах своих, чтобы добродетельно жили. Только умоляю, чтобы вы следовали этому, и тогда Бог вскоре мир дарует нам и избавит нас от злодеяний их ради запечатленного навеки кровью обещания господа нашего Иисуса Христа!”

При этом святитель слезами лицо, одежду и бороду орошал… Хотя был отец наш украшен сединами благолепными, как нива, смотрящая на жнеца, никто не устыдился старости его и словам поучения его не внимал и даже нечто преступное против него замышляли»^{222}.

Иные русские источники подтверждают: Гермоген всячески противился проникновению иноземных войск в Москву. Более того, патриарха поддерживала в этой упорной борьбе влиятельная группа политиков. Один из них, князь И.Н. Одоевский, прямо высказался за вооруженную оборону столицы.