Патриарх Гермоген

Обращает на себя внимание неточное, но показательное свидетельство польского шляхтича Мартина Стадницкого, побывавшего в России смутных лет. По его словам, после разгрома Страстного восстания «поляки никого не щадили. Тогда погибло более 150 тысяч народу; погиб Голицын… погиб и сам патриарх, которого выволокли наружу и разрубили на части… После столь славной победы польскому войску досталась неоценимая добыча. Почти невероятные сокровища находились в царском дворце, в подворье убитого патриарха, в монастырях и церквах и притом в таком изобилии, что пехота, которой уже надоел и опротивел жемчуг, набивала самыми крупными жемчужинами мушкеты и стреляла ими в воздух. Алмазы, драгоценные камни, рога единорогов, украшенные алмазами и жемчугом, и иные драгоценности: золото, серебро — были распределены между вождями и воинами»^{272}. Конечно, Гермоген тогда не погиб. Стадницкий ошибается. Святителю предстояло претерпеть заключение, продлившееся еще 11 месяцев. Но сами бесчинства иноземного гарнизона, ограбление Патриаршего двора и, возможно, жестокое избиение самого патриарха, получили у Стадницкого яркую иллюстрацию. Притом слова шляхтича заставляют предположить, что разгром палат первоиерарха случился уже при подавлении восстания, то есть 20–21 марта.

Польские дипломатические документы говорят о том же: «Патриарха Гермогена с патриарша двора после битвы велели есьмо звести для того, что смута всчалась и кровь хрестиянская пролилася от него, и з городов люди пришли и городы отложилися по его ж ссылке…» Судя по контексту — речь идет о времени сразу же после восстания^{273}.

Итак, между 20 марта и 2 апреля, притом, вероятнее всего, ближе к началу этого срока, Гермоген сменил Патриарший двор на Кирилловское подворье. Условия его содержания ухудшились. Возможно, он подвергся избиению или даже получил раны от польских сабель.

Однако на этом страдания святителя далеко не закончились. Ему еще предстоит узнать жизнь в темном подземелье…

Третье и последнее ограничение свободы Гермогена явилось ужасающим испытанием для измученного старика.

Гермоген был заключен в подвальном (погребном) этаже Архангельской церкви Чудова монастыря. Туда спускали на веревке пищу и воду — через окно.

Дореволюционный исследователь В. Борин указал на печальные подробности заточения патриарха: «Прежде туда (в подземелье Чудова монастыря. — Д. В.) можно было попасть через особое замурованное отверстие с помощью винтовой (круглой) лестницы… При обнаружении нижнего подземелья в нем были найдены железные вериги и человеческие черепа и кости… Это темница в буквальном значении этого слова: свет заходил сюда в виде слабой белой полоски, чрез маленькие оконца, находящиеся в двухсаженной стене толщиной и перегороженные железной решеткой»^{274}. Следовательно, если одно или два последних послания Гермогена[70] писаны (надиктованы?) в подобных условиях, то доступ к патриарху, получение от него бумаг и последующий их вынос за пределы Кремля являлись делом смертельно опасным.

Как добирались до опального первоиерарха посланцы земского воинства?

Установить истину до конца невозможно. Остается строить более или менее правдоподобные версии.

Суть первой из них состоит в том, что у Гермогена нашлись доброхоты — то ли среди кремлевских бояр, то ли среди охранников. Они-то и открывали посланникам земского ополчения двери к узнику. Ничего необычного, ничего невиданного подобное предположение не содержит. Однако и четких подтверждений не имеет. Оно бы пригодилось для исторического романа — славная вышла бы линия романтических приключений: тайный гонец обращается с тайным словом к тайному патриоту, «своему среди чужих», а тот, пылая душой и рискуя жизнью, ведет посланца восставших в узилище… С точки зрения исторической науки подобную конструкцию можно в лучшем случае именовать «смелой гипотезой».

Такого же рода «смелая гипотеза» связана с чудесными свойствами московской серебряной копеечки. Невелика она, но очень удобна. Нетрудно ее, малютку, ласково зовомую «чешуйкой», тихонько положить на правильную ладонь. И тогда не понадобится никакого патриотизма — разом подобревший поляк, литвин или русский человек из числа стражников отомкнет дверь, укажет лестницу, даст бумаги с чернилами…

Опять исторический роман.

Более обоснованное предположение высказал крупный дореволюционный историк С.А. Белокуров.