Патриарх Никон

Казна поэтому стала вновь обогащаться сборами с Малороссии, да и царь вновь почувствовал себя на твёрдой почве, хотя мятеж Стеньки не был ещё подавлен.

Прошёл год со времени пасквиля, прибитого на Постельном крыльце, и ничего не оказалось.

В этот же год Алексей Михайлович успел наглядеться на Наташу, а от Беляевой не мог добиться, чтобы сняла покрывало.

Обе ему нравились, и его взяло раздумье: кого выбрать? Обе хороши, молоды, здоровы.

Примет он решение о Наташе, жаль ему становится Авдотьюшки, и обратно. При прежних же отношениях мужчин к женщинам обычай не допускал сближения полов посредством разговоров, а потому об уме и сердце их и помину не могло быть; а чужая душа — потёмки, да чтоб узнать человека — не один пуд соли нужно съесть с ним.

Раздумывает так часто государь и не знает, как ему принять окончательное решение; а тут нужно же решиться: назначен уж день, когда царю должны в Золотой Царицыной палате представить невест для вручения им избранной ширинки и кольца, после чего он избранницу взведёт на царицын трон и наречёт её царицею.

Спрашивал он как-то царевну Татьяну Михайловну, а та махнула рукою и молвила:

   — Выбирай по сердцу, а я коль скажу, так потом пенять будешь. Мне что? Лишь бы ты счастлив был да любил жену.

Ушёл он к себе: а нельзя не решиться, завтра нужно кончить дело...

В то время, как он в таком раздумье расхаживает по своим хоромам, к нему входит Лучко.

   — Что, Комарик, скажешь?

   — Да вот, великий государь, моя челобитня: пожаловал бы-де меня, великий государь, да дозволил бы жениться на стольнице царевны Татьяны Михайловны, Меланье. Она тоже небольшая.

   — Как? Тебе, Комарику, да жениться?..

   — Уж дозволь, великий государь. И мои Комаришки служить будут и твоему царскому величеству, да и деткам твоим. Полюбились мы с Меланьюшкою и жить-то не можем друг без дружки. Умница она, а сердце — душа, не человек: говорит, как по-писанному.

   — Счастлив ты, Комаришка, что с невестою-то побалагурить можешь да узнать и сердце её, и разум. Вот нам так и невозможно: таков обычай... А с моими-то невестами говаривал ты?

   — Как не говорить: по целым часам, аль я рассказывал, аль — они.

   — Кто же из них добрее, сердечней, да умней?

   — Доброта-то у Авдотьюшки необычайная, а у Наташи — палата ума... бойкая...

   — Кто же тебе больше нравится?..

   — Прости, великий государь, а я-то тряпок не люблю... хоша б и Авдотьюшка; плачет, коль воробышек из гнёздышка упадёт. Точно, сердце у неё доброе... да разумом-то слабенька, ведь сотни-то ей не счесть и не сообразить. Иной раз толкуешь ей о разных порядках целый час, а она ни в зуб, и колом-то не втешешь ей. Ино дело Наташа: смекалка необычная. Намекнёшь ли, она не токмо лишь поймёт, но и дальше метнёт. Коли по красоте, так далеко ей до Авдотьюшки, — та точно ангел небесный. Зато сколько разума в глазах, да и во всём лице Наташи: вся-то её душа и ум в нём. Как же, великий государь, соизволишь ты пожаловать меня да разрешишь жениться?

   — Можешь, и пущай свадьбу справят здесь. А тебе, за честное слово твоё, спасибо.

Ушёл Лучко, а царь пошёл в свою крестную и горячо молился.

На другой день в Золотой палате собрались все боярыни, родственницы и придворные.

Царь сидел в особенно приготовленном ему кресле, и было только две невесты. На столе, сбоку кресла, лежал кусок парчи, ширинка и на ней кольцо.

Ввели обеих невест: Беляева, в белом блестящем наряде невесты, была ещё более ослепительно прекрасна, а Нарышкина много потеряла: лицо её не подходило к этому костюму.

Боярыни все ахнули, взглянув на Беляеву, и стали вперёд шептаться: куда-де устоять Нарышкиной.

Первую подзывают к царю Беляеву.

Величественно она подходит к нему и становится на колени. Красота её сильно его поражает. Он колеблется, медлит и жадно на неё глядит.

Сердца все замирают и следят за рукою царя.

Он подымается и, взяв ширинку, с минуту стоит в нерешимости. Но вот он кладёт её назад — и парча очутилась в руках Беляевой. Ошеломлённая, та целует его руку, встаёт и отправляется на своё место.

Наталье Кирилловне становится дурно: она не ожидала сделаться победительницей. Такой красавицей показалась ей Беляева, что она сама дала ей первенство.

Шатаясь, подходит к царю Наташа и становится на колени.

Царь подаёт ей ширинку и кольцо.

Она целует его руку и истерично начинает рыдать.

   — Успокойся, Наташа, — произносит Алексей Михайлович взволнованным голосом и, взяв её за руку, подымает с колен и ведёт на престол царицы. — Отныне, — произносит он громко, — ты нарекаешься царицею Натальею Кирилловною, а перед мясопустом Господь Бог соединит нас перед алтарём.

Меж боярами раздался шёпот и ропот:

   — Околдовали царя... Дали ему приворотный камень...

   — Покрывало сбрасывала, — шипела одна.

22 февраля 1671 года царь Алексей отпраздновал торжественно свою свадьбу, и в день свадьбы Матвеев и отец Наташи возведены в бояре.

Нащокин вскоре получил отставку, и место его занято Матвеевым.

Не вынес такой обиды гордый и надменный Нащокин и несколько лет спустя поступил в монастырь.