Патриарх Никон

Вводимые новшества на Руси, даже без обсуждения их пользы или вреда, сразу встречали в боярыне жестокого, неумолимого врага.

Важное значение привлечь Морозову к общему делу понимали прекрасно все староверы.

Благодаря своему влиянию в царицыных палатах, а равно и прекрасным отношениям своего деверя, Бориса Ивановича, к царю, Морозова была для них надёжным прикрытием и потому в её дом все недовольные новыми порядками шли в полной уверенности, что за его стенами они находятся в полной безопасности.

VIII

В один из дней к Федосье Прокопьевне приехала её сестра, княгиня Авдотья Прокопьевна, жена царского кравчего, князя Петра Семёновича Урусова.

   — Как же ты, сестра, решилась идти против патриарха всея Руси? — спросила Урусова.

Морозова строго взглянула на сестру.

   — А разве не его соизволением иноземские обычаи вводить стали?

   — Слушай, сестра, ты бы опаску имела, — с испугом зашептала княгиня, — неровен час, наговорят батюшке царю на тебя, и постраждешь ты за свои слова.

   — Нет, сестра, за правду всегда стоять буду, а коли Бог попустит, то и постражду, — уверенно проговорила Морозова. — Ты так же, как и я, от отца Аввакума учение приняла, зачем же ты напротив нас идти стремишься?

Евдокия Прокопьевна смутилась, испуганно спросила Морозову:

   — Что же я должна сделать?

Морозова с радостным изумлением взглянула на сестру.

В тот же день она познакомила сестру с инокинею Меланией, — и Евдокия точно так же, как и сестра, отдалась ей в полное послушание.

Эта победа обрадовала староверов. Они понимали, что привлекая Урусову к себе, получали этим важную заступницу у престола.

Сёстры Соковнины состояли в родстве с Ртищевыми. Те тоже происходили из дворян города Лихвина и были приняты очень близко в царёвых палатах.

Однажды Урусова рассказала царскому постельничему Михаилу Ртищеву о своём знакомстве с матерью Меланией.

Ртищев приходился Урусовой и Морозовой дядей; кроме того, он была близок царю и поддерживал его стремление исправить старые книги.

В дворцовых палатах образовались две партии. Одна из них держалась Аввакума, древнего благочестия и, благодаря этому, была очень близка к царице, признававшей только старые уставы и сознательно их поддерживавшей, тогда как Ртищевы стояли за Никона.

Желая надоумить племянницу Морозову, Михаил Ртищев приехал к ней в дом вместе со своею дочерью Анною.

   — Наслышаны мы, племянница, — благодушно заметил почтенный царедворец, — что ты вопреки царскому указу старинную ложь поддерживаешь?

Морозова слегка покраснела.

Ртищев, заметив это, усмехнулся.

   — Говорят, порицаешь, племянница, патриарха Никона. Прельстил и погубил тебя злейший враг, протопоп Аввакум.

Морозова сдержанно ответила на слова дяди:

   — Нет, дядюшка, не так, это не правда. Отец Аввакум — он за закон Владыки своего.

Ртищев, недовольный ответом, хотел уже резко возразить ей, как его дочь Анна вдруг остановила:

   — Постой, отец, дай мне с нею поговорить; может быть, она меня послушает.

И, обратившись к Морозовой, с сожалением промолвила:

   — Ох, сестрица, съели тебя староверы. Как птенца, отлучили тебя от нас. Не только презираешь ты нас, но и о сыне своём не радеешь! Одно только у тебя чадо, а ты и на того не глядишь! А ещё какое чадо-то! Кто не подивится красоте его...

С неудовольствием слушала Морозова слова Ртищевой.

   — Не правду ты говоришь, сестрица, не прельщена я никем. Ивана я люблю и молю о нём Бога беспрестанно. Если ты думаешь, что мне из любви к нему душу свою повредить или ради Ивана отступить от благочестия и этой руки знаменной, то сохрани меня Сын Божий!

   — Какая ты жестокая стала, племянница, — воскликнул царский постельничий.

   — Не хочу, любя своего сына, себя губить; хотя он и один у меня, но Христа люблю более сына! Знайте, что если вы умышляете сыном меня отвлекать от Христова пути, то никак этого не сделаете.

   — Подумай, сестрица, что ты говоришь, — тревожно сказала Анна Ртищева.

Но Морозова одушевлялась всё более и более:

   — Вот что вам скажу: если хотите, выведите моего сына Ивана на площадь и отдайте его на растерзание псам, устрашая меня, чтобы я отступила от веры... Не помыслю отступить благочестия, хотя бы и видела красоту его псами растерзанную.

Царский постельничий вместе с дочерью с ужасом смотрели на вдову, которая, дрожа всем телом, нервно произносила эти слова.

   — Э, полно, Феничка, — стараясь скрыть своё волнение, проговорил Ртищев, — брось, зачем такие страхи придумывать? Никто от тебя твоего сына не отнимет, — живи, как хочешь!

   — Горяченька же ты, племянница, — добродушно заметил он, когда все немного успокоились, — да ты не бойся, у тебя у царицы заступа большая есть, царевна-матушка о тебе печётся, в обиду не даст.

Расстроенные отец и дочь Ртищевы вскоре уехали от Морозовой.

Они не знали, что Морозова уже давно готовится в монахини.

Пострижение Морозовой совершалось здесь же, в её доме, совершал его старовер, бывший Тихвинский игумен Досифей.

Федосья Прокопьевна была наречена Феодорой, и Досифей отдал её в послушание той же Мелании.