Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович

Вмешательство Никона в церковные дела показывало, что он уже стал тяготиться своим уединением, своею полною отрешенностию от общественных дел, что его снова потянуло к публичной общественной деятельности и он уже не мог более оставаться спокойным. Его особенно сильно угнетало теперь то обстоятельство, что он со всем удален от царского двора, где так недавно он был первым лицом, пользующимся особым исключи тельным положением и почетом. В его воображении не вольно воскресали былые роскошные царские приемы и обеды, которых он теперь был лишен. С присущею ему не сдержанностию Никон поспешил в послании сообщить царю свое угнетенное настроение, свою крайнюю печаль и свое томление по поводу невольного отсутствия его на одном имянинном обеде у царя. В июле 1659 года Никон пишет про себя государю: «бе иногда во всяком богатстве и единотрапезен бе с тобою (царем), не стыжуся о сих похвалитися, питан яко телец на заколете толстыми многими пищами, по обычаю вашему государзву, его же аз много насладив, вскоре не могу забыти: еже ныне июля в 25 день торжествовася рождение благоверные царевны и великие княжны Анны Михаиловны вси возвесилившеся о добром том рождестве насладившись. Един аз, яко пес, лишен богатые вашея трапезы; но и пси, по реченному, напитываются от крупиц, падающей от трапезы господей своих. Аще не бы яко враг вменен, не бы лишен малого уломка хлеба богатые вашея трапезы». Картинно изобразив свои томления при воспоминании о роскошных царских трапезах, на которых он уже более не присутствуег, жалуясь на то, что он забыть, тогда как другие пируют с царем, Никон то уничижение, то властно и учительно молит царя не гневаться на него—Никона. «Аз пишу не яко хлеба лишаяся, говорить он, но милости и любве истязая от тебе, великого государя, и да не посрамишися и о сих от Господа Бога... А аз егда не зело богатился нищетою, тогда паче и паче приумножена ваша милость... Самого тебе молю, престани, Господа ради, туне гневатися; солнце, речеся, во гневе вашем да не зайдет... Аз же ныне паче всех человек оболган тебе, великому государю, поношен и укорен неправедно; сего ради молю: претворися Господа ради и не дей мне грешному немилосердия... Како не имати постыдетися глаголющего: блажени милостивы, яко тии помиловани будут? Како имаши помилован быти, сам не быв милостив?.. Господа ради молю, престани от таковых! Аще и царь еси велий, от Бога поставленный, но правды ради. Чтожь ли моя неправда пред тобою, что церкви ради суда на обидящего просил? И не точию суд праведен получил, но и ответы полны немилосердия». Так молил Никон царя переменить гнев его на милость к нему, но и в письме такого характера не мог удержаться от гневных и укорительных выражений по адресу государя. «И дивлюся о сем, пишет он царю, како вскоре в такое дерзновение пришел еси, иже иногда страшился еси на простых церковных при четников суд наносити, яко же и святые законы не повелевают: ныне же всего мира иногда бывша аки пастыря восхотех грехи и таинства видети, и не сам точию, но и царским, им же дерзающем бесстрашно не поставь Господи во грех, аще не покаются? Векую наша ныне судится от неправедных, а не от святых»? В приведенном письме Никона к царю очень характерно то обстоятельство, что для него, после оставления им патриаршей кафедры, особенно дорого было воспоминание не о покинутой им и осиротевшей с его уходом церкви и пастве, а о царском дворце, о роскошных царских трапезах, на которых он ране упитывался «яко телец на заколение». Не во имя блага церкви и пасомых Никон уннчиженно молит царя, о прощении, а ради того, чтобы опять наслаждаться, вместес другими, царскою обильною трапезою и близостью к царю. Очевидно, так мог писать Никон не как архипастырь и патриарх русской церкви, а как царедворец, которому близки и дороги только интересы, тесно связанные с близостью к царскому двору.