Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович

Оказанное Никону открытое сопротивление со стороны кружка провинциальных ревнителей благочестия, по поводу его распоряжения о поклонах и перстосложении, дало ему случай убедиться в том, что в лице отвергнутых им ревнителей он найдет себе самого сильного и опасного врага, способного дискредировать в мнении общества проводимые им реформы и подорвать самый его патриарший авторитет, только опираясь на который он сделал известное распоряжение о поклонах и перстосложении. Поэтому Никону необходимо было прежде всего так или иначе освободиться от враждебных ему ревнителей, которые легко могли сделаться органом всех недовольных, как лично Никоном, так и его церковными реформами, и тем создать ему массу затруднений и неприятностей в будущем. Действовать относительно своих бывших друзей мягко и примирительно, постараться привлечь их на сторону предположенной церковной реформы, воспользоваться их ревностью, энергией и дарованиями для достижения своих целей — Никон не хотел, потому что уже ранее хорошо изучил взгляды и убеждения своих бывших друзей, и ясно видел сильную нерасположность с их стороны сочувственно, или только терпимо, отнестись к намеченной церковной реформе. В виду этого Никон решил просто отделаться от своих притязательных, заносчивых и опасных для него и его дела друзей, и при том таким способом, который бы сразу дал им почувствовать всю силу и могущество Никона, а их собственное бессилие и ничтожество пред ним. Всемогущему царскому любимцу и патpиapxy нетрудно было найти поводы и способы покончить с неприятным опасным для него кружком. Члены кружка ревнителей всюду, где только им приходилось действовать, создавали себе немало врагов, благодаря своим резким обличением чужих неправд, пороков и недостатков. Никон воспользовался этим обстоятельством для своих целей. Он стал принимать жалобы озлобленных против ревнителей и, давая веру этим жалобам, стал привлекать ревнителей к ответственности. По такой жалобе он отдал за пристава Логгина, чем крайне возмутились все ревнители. Неронов выступил полномочным защитником Логгина, и между ним и Никоном публично произошла очень бурная сцена, в присутствии целого собора. Неронов при этом случае до того забылся, что дозволил себе самые грубые и резкие выходки против патриарха, обвиняя его в неуважении и презрении к царю, в неправдах, в жестокости, в склонности слушать клеветников и наушников, в доверии к людям заведомо недостойным, и в преследовании людей добрых и хороших. Когда, например, Никон, обличаемый Нероновым в неправом суде, заметил: «я де кроме Евангелие ничем не сужу», то Неронов так отвечал ему: «во святом Евангелии написано: Господе рече, любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас; а тебе кто и добра хощет и ты и тех ненавидишь, а которые клеветники и шепотники, и ты тех любишь и жалуешь и слушаешь. А кто тебе кого огласит напрасно, хотя за пять сот верст, или за тысячу, и ты веры имеешь... тебе клеветники в яве клевещут на добрых людей, а ты им веры имеешь... Доселе ты протодиакона Григория и прочих, которые ныне в крестовой у тебя советники его, врагами Божиими и разорителями закона Господня сказывал; а ныне у тебя на соборе то и добрые люди... Доселе ты друг наш был, на нас возстал. А коих ты разорил, и на их место поставил иных, и от них доброго ничего не слышать. А коих ты оставил, вины на них положил, что они людей мучат, так де ненадобно делать, как ты говоришь; а сам беспрестанно мучишь: старца соловецкого и в кресной день велел еси бить немилостиво. Се того себе не вменяешь, властем зазираешь, а сам безпрестанно мучишь... Ныне от тебя боголюбцы терпят скорби, и беды и разорения». Неронов резко порицал не только одного Никона, но и весь соборе». Не знаю, говорил расходившийся ревнитель, чем ваш сей собор назвать, потому что не поболение ваше о законе Господни, но укоризны и поносы! Таковы соборы были и на великого святителя Иоанна Златоустого и на великого святителя Стефана Сурожского»^[66]. Так ревнители, с самого начала патриаршества Никона, подвергли его патриаршие действие самой резкой и придирчивой критике, находили в них только одни неправды, произвол и жестокости, проповедуя открыто и решительно, что Никон недостойный патриарх^[67]. Понятно, что Никон не мог остаться равнодушным к этим задорным и резким обличением, имевшим в виду окончательно подорвать его значение патриарха, тем более, что все это происходило в первый год патриаршества Никона, когда его положение еще не вполне окрепло и установилось, почему нападение на него ревнителей грозили ему серьезною опасностью. Никон поспешил окончательно отделаться от своих бывших друзей. С Неронова он снял скуфью и послал его под крепкий начал в Спасокаменный монастыре; Логгину он остриг голову, т. е. лишил его сана священства, причем последний, когда его расстригали в соборе, не удержался от публичных грубых и неприличных выходок против Никона. С видимым удовольствием, как о каком-то высоком подвиге, рассказывает об этом Аввакум следующее: «остригше, содрали с Логгина однорядку и кафтан. Логгин же, разжегся ревностью божественного огня, Никона порицая и чрез порог в алтарь в глаза Никону плевал. Распоясался, схватя с себя рубашку, в алтаре в глаза Никону бросил». Не смотря на все крайнее непреличие поведения Логгина, оно однако, по словам Аввакума, было увенчано всенародным чудом: «и чюду, повествует он, растопоряся рубашка и покрыла на престоле дискосе, быть-то воздух». Но нечестивый Никоне, по словам Аввакума, к подобным очевидным чудесам над ревнителями, относился не только скептически, но и насмешливо. Когда ему донесли, что Бог чудесно, заключенному после расстрижения в темницу Логгину, дал шапку и шубу, то Никон только рассмеялся и при этом заметил: «знаю-су я пустосвятов тех»^[68]. Вслед за Логгиным и Нероновым опале подверглись и другие ревнители — Аввакум и Даниил Костромской, которые было подали царю челобитную за Неронова. Даниил был разстрижен и сослан в Астрахань, Аввакума же спасло от расстрижения заступничество царя, но он все-таки был сослан в Сибирь.