Патриарх Никон. Том 1

Обратно и Никон, узнав близко жизнь братии, ее дрязги и ее сокровенные стороны, потерял к ней всякое уважение. Вздумал было он с кафедры обличать ее, да ему не позволили и объявили, что проповедь – латинство и что такой соблазн они не допустят в обители Савватия и Зосимы.

Это заставило его говорить с монахами отдельно или в небольших группах, но те тотчас поднимут такой шум, что хоть вон беги из монастыря.

– В чужой монастырь с своим уставом не ходи, – был ему ответ и от игумена Соловков, когда он вздумал заикнуться ему о замеченных им беспорядках.

Когда же он, бывало, заговорит об единогласии в пении и согласии в службе, то это новшество называлось латинством и еретичеством.

Углубился в самого себя Никон и понял, что народ прав, когда говорил, что «славны бубны за горами». Спасаться и подвижничать можно и дома и нечего ходить на край света, как называл преподобный Филипп свои Соловки. Видно, подумал он, при Савватии и Зосиме и Филиппе были иные порядки и иные люди.

При этих мыслях Никон стал избегать братии, делал свое дело, глядел сквозь пальцы на ее проделки; но братия не давала ему покоя: то она доносила в Соловки об его еретичестве и непристойных речах, и Никон получал или строгие замечания, или епитимии; или они не оставляли ему пищи, когда он запаздывал к трапезе по монастырскому же делу.

Все это Никон терпеливо переносил; но однажды один из послушек начал к нему придираться и бесчестить его. Никон вспылил и оттузил его.

Вся братия взбунтовалась, пошла жаловаться скитскому игумену Елеазару, и тот посадил его в подземелье на хлеб и на воду на целую неделю.

Сидя в сыром и холодном погребе, Никон размышлениями пришел к заключению, что при такой обстановке и отношении к целой братии добра не будет и лучше уйти от греха.

Но как уйти?

Раз попав в монастырь, он становился совершенным его рабом и уйти оттуда он мог только бегством.

При переходе же в другой монастырь, если последний был сильнее первого или по крайней мере в равной с ним силе, то могла еще быть надежда, что он не будет выдан; если же после бегства он попадет в слабый монастырь, то Соловки потребуют его выдачи.

Положение его было отчаянное, и он не знал, на что решиться.

Случай развязал ему руки.

Летом ежегодно отправлялись из Соловков монахи и служки-рыболовы на острова у устья Онеги, чтобы наготовить соленой крупной рыбы про запас на целый год.

И год спустя после прибытия Никона в Соловки снастили судно для этой цели.

Монахи уговаривали его, чтобы и он ехал.

У Никона запало подозрение, и он не давал решительного ответа.

Нужно было посоветоваться с кем-нибудь, и он, переехав на лодке в Соловки, отправился к отцу Пармену, когда его зачем-то послали из скита в обитель.

Отец Пармен был постоянно занят монастырским хозяйством, и поэтому они редко виделись с Никоном; когда же встречались, он душевно скорбел, что тот не сошелся с братиею.

– У нас так, – сказал он в заключение, – братия кого невзлюбит, готова извести его и мухомором угостить или утопить…

– Господи! – воскликнул с ужасом Никон. – И это творят отшельники, преемники Елеазара.

– Разве скитские – отшельники? Здесь что ни на есть грешные из нашей братии, все туда попадают, и кто уж после этого искуса выйдет чист, тот поистине благочестив.

– Так для искушения я туда попал? Но пока кончится искус, меня на свете не будет.

– Верю, верю, – многозначительно произнес отец Пармен и вдруг, как бы что вспомнив, обратился к нему со словами: – Они уговаривают тебя ехать на рыболовство?

– Упрашивают.

– Теперь ясно, берегись, брат, у них злой умысел. Это не первина. Рыболовы наловят рыбы и оставят тебя на пустынном острове. Видишь, они всегда свою ладью нагрузят рыбою и увезут в Архангельск. Продадут там товар купцу, накупят водки, разных сластей и возвращаются для второго улова. Второй уж улов лишь везется сюда. Теперь понимаешь, откуда пьянство?

– Да как же водку и сласти они везут сюда?

– Ночью несколько лодок едут к ним навстречу и провезут так, что никто не увидит. А наши Соловки дремучи, и они в подземельях запрячут так, что не отыщешь.

– Так, по-твоему, дорогой отец Пармен, не ехать?

– Это как знаешь, сам обдумай: не попасться бы тебе в западню. На то Бог дал тебе разум. Только помни одно: коль после отъезда твоего через неделю рыболовы не возвратятся, так из скита пойдет к Онеге новая ладья.

Намотал себе это на ус Никон, простился он с ним с чувством, молвя на прощанье:

– Не поминай лихом, – и поплелся по направлению к своей лодке, чтобы переехать к скиту.

Прибыл он туда к трапезе и весело обратился к братии.

– Когда же рыболовы выезжают? – спросил он.

– Завтра до света, – сказал один.

– А меня возьмут?

– Коли охотишься, поезжай.

– Как не охотиться, – возразил он, расхохотавшись. – Может быть, кит проглотит меня, и будет он носить меня во чреве своем три дня и три ночи.

– Не кощунствуй, да здесь и китов-то нетути, – озлился Пафнутий, который должен был ехать начальником на рыболовню.