Патриархальный город

— Оставьте вы его, мадам Адина! — посоветовала женщина. — Теперь с ним хоть говори, хоть нет — все без толку… Вы думаете, ему хочется варенья? Думаете, он оценит? Сами небось видите, — он просто выводит меня из терпения. Чего ему надо? По свету без толку бродяжничать отправился. За каким чертом его, как дурачка, по всему свету носило? Чтобы потом развалиной вернуться?.. А я чтоб за ним ходила?.. Если бы еще хоть корысть какая была! А ведь мог бы состояние сколотить… Ей-ей, у него порой столько денег бывало, что и не счесть. Кучи наполеондоров. Все по ветру пустил, промотал на свои безумства — и с чем домой вернулся? Я вас спрашиваю, мадам Адина: с чем? Люди в Америку отправляются, это я понимаю… Тяжким трудом блестящие денежки про черный день добывают, наследство оставляют; был у меня один, — разорившийся арендатор, рыбьим мехом торговал. Ломаного гроша за него не дала бы. Так и он туда же, в Америку, отправился. Я его как облупленного знала, уверена была — помрет там с голоду. И вот три года назад узнаю, что мой торговец рыбьим мехом миллионное наследство оставил. Слышите, мадам Адина? Миллионное! Миллионы долларов, а не этих наших вшивых лей. А этот? Да как же мне после этого не спрашивать — с чем он домой вернулся? Столько лет, как полоумный, по свету шатался, из-за каких только — не поверите! — морей и земель цветных открыток не присылал, а с чем вернулся?

Адина Бугуш ее не слушала, как не слушал и сидевший в кресле старик с пустыми глазами.

Она тоже смотрела, как падает и падает за окном снег, и вся эта красота показалась ей вдруг такой печальной и такой ненужной…

— А я скажу, с чем он вернулся, дорогая мадам Адина, — озлилась вдруг хозяйка Бижуликэ. — С этим вот хламом, с этими ржавыми железками, видите — по стенам развешаны, — с этим вот и вернулся! У меня порой руки чешутся — собрать бы все да в печь!.. Знавала я одного человека, вот он путешествовал: два-три месяца пройдет — отправляется в поездку. Представителем каких-то английских фабрик служил. Настоящий был мужчина! Всякий раз, как вернется, — прямехонько в банк и кое-что отложит… А этот? Видите, для чего вернулся? Чтобы чахнуть тут, а я его нянчи!

Адина встала.

Попыталась в последний раз.

— Дядюшка!.. Вам этот снег ничего не напоминает? Припомните, дядюшка… Снегопад в Норвегии, когда вы шли на лыжах вместе с подругой… С Эдви, дядюшка!.. Я помню… Ее звали Эдви!.. Такая светловолосая, она еще не хотела вас отпускать.

Человек в кресле не хотел ничего вспоминать.

Возможно, для него ничего уже и не существовало. Даже подлинное и сказочное прошлое, последнее утешение пригвожденных к креслу стариков, было упразднено.

Бижуликэ вскочил ему на колени и лизнул в щеку. И дядюшка Скарлат, человек, который выстрелом в глаз мог уложить гиппопотама в болотах Ниамзы, тигра в джунглях Бенгалии, полярного медведя в снегах бескрайней Сибири, — не посмел его прогнать.

На прощание он не пытался задержать руку Адины в своей тяжелой ладони.

Возможно, ему было стыдно, что она видит его немощь, слышит наветы этой женщины с толстым набеленным лицом и волосами в бумажных папильотках.

— Заходите еще, мадам Адина! — уже в дверях пригласила ее хозяйка Бижуликэ, кутаясь в красную шерстяную шаль.

И тотчас заорала на щенка:

— А ну, назад, дьяволенок! Домой, Бижуликэ! Вот заработаешь по загривку, будешь знать, как крутить любовь с Эдви!..

Когда она глядела вслед Адине, слащавая улыбка сползла с ее безобразного, словно язва, рта, перекошенного злобой.

— Еще раз увидишь, — хватай эту гордячку за горло. Так Бижуликэ, сынок?

Бижуликэ тявкнул, запрыгал и завилял хвостом.

Женщина хлопнула дверью.

Едва выйдя на улицу, Адина Бугуш тут же вспомнила, что у нее в сумочке остались ее всегдашние подарки дядюшке Скарлату. Но возвращаться не стала. Сегодня эти подарки были ни к чему.

Снег валил по-прежнему; все так же весело, даже еще быстрее и гуще кружились снежинки, словно не случилось ничего печального и тягостного. Однако Адина шла уже не тем упругим и стремительным шагом, как прежде; не таким белым казался ей снег, потускнело волшебное очарование города.

И все-таки она опять улыбнулась, когда во второй раз повстречала на улице Пику Хартулара и он поклонился ей с той же грацией пажа. Улыбнулась потому, что ей вдруг послышался голос дядюшки Скарлата: «Караван хартуларов, Адина, да, хартуларов!..» В ее улыбке не было и тени ехидства: просто невинное воспоминание, озорной всплеск в предчувствии наступающей грусти.

А Пику Хартулар, казалось, был счастлив, что на пустынной улице улыбка эта предназначалась одному ему. Держа шляпу в руке, он сделал шаг вперед, словно желая что-то сказать; но, передумав или испугавшись, только еще раз поклонился и остался стоять под кружащими хлопьями в своей бобровой шубе, прислонившись горбом к шершавой стене и глядя вслед женщине, удалявшейся уже не так торопливо, и в ее танцующей походке чувствовались вялость и утомление.

На перекрестке Адина Бугуш в нерешительности остановилась.

Утреннее радостное настроение, ощущение беспричинного счастья, потускнело и сникло.