Патриархальный город

— Вот-вот! Такая уж я извращенная натура, — так и хочется напомнить тебе, что в твоем положении приходится принимать — и никогда не отдавать… Пусть это будет единственным грехом в моей жизни и единственным унижением в твоей… А теперь будь умницей, пойди и возьми свертки, а упреки отложи до другого раза.

— Иду…

— И мы с тобой! — горя нетерпением, предложили свои услуги оба мальчугана, сидевшие на кровати. — А ты нам инжир привезла?

— Конечно, Амелика! Разве можно забыть про инжир? Конечно, привезла ваш инжир и ваши апельсины.

Мальчишки кинулись к Авраму, извозчику, который раздал им свертки. Адина все улыбалась, словно старшая сестра, готовая терпеливо ждать, пока неразумная младшая перестанет дуться.

— Ты слышала? — сказала Адина. — Их инжир! Разве могла я, Исабела, щадя твое самолюбие, оставить их без инжира? Их радость — моя радость… Да и твоя, дорогая моя Изабелла Кастильская!

От этой старой шутки подруги Исабела вспыхнула.

Опустив глаза, взглянула на носки своих прохудившихся туфель, которые скалились мелкими гвоздями отставшей подошвы, — точь-в-точь зубастые пасти неведомых кровожадных зверей, — и словно насмехались над нищетой этого дома.

— Если бы только инжир и апельсины!.. Но ты ведь не забываешь и обо всем прочем, чего у нас тоже нет. Ни у них, ни у меня. Помнишь, что идешь к голодающим! Может быть, даже воображаешь, что мы тебя ждем и ждем ради этого. А я не хочу! Не хочу, не хочу, чтобы ты так думала!

Адина встала со стула и подошла к Исабеле. Взяла ее за подбородок и заглянула в заплаканные глаза.

И сказала с укором, уже без улыбки:

— Исабела, если я еще хоть раз услышу от тебя такое… Нет. Если только почувствую, что ты так думаешь, пусть даже молча, — знай, я больше не переступлю порога твоего дома.

— Это угроза? — нервно засмеялась Исабела.

И тут же, тряхнув головой, высвободила подбородок, закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Пожалуйста, прости меня! Иной раз я бываю такая злая… И не могу сдержаться. Иногда я злюсь даже на них.

Мальчик в постели, увидев ее слезы, тоже заревел. Адина не знала, кого утешать. Хотела успокоить Михэицэ, но тот в исступлении замахал на нее кулачками.

— Плотивная! Иди отсюда. Не хотю тебя видеть! Каждый лаз после тебя Белуца плачет… Уходи, плотивная, нехолосая!

Больному мальчику, сидевшему между подушек, не было еще и четырех, но в памяти его уже запечатлелось: каждый раз после появления подруги старшая сестра его заливается слезами.

Стоя посреди комнаты, Адина глядела то на мальчика, то на Исабелу, сотрясавшуюся от рыданий.

— Это правда, Михэицэ? Исабела, это правда?

Так значит, каждое ее посещение, доставлявшее, как ей казалось, только радость и немного тепла, на самом деле кончалось слезами?

— Это правда, Михэицэ? Правда, Исабела?

Они не отвечали. Ни тот, ни другая. Адина обратилась к старшим мальчикам, только что вошедшим со свертками в руках.

— Амелика, Фабиан, — это правда? Всякий раз, как я ухожу, Исабела плачет?

Мальчики переглянулись, не зная, ответить или промолчать. Мало того, что Белуца всегда плакала после ухода «тети Адины» — она еще бывала «злая», сердилась по пустякам, ни за что наказывала их, так что в конце концов ревели все. За апельсины с инжиром приходилось расплачиваться.

Теперь и до них дошло, что между приходом «тети» и «злостью» сестры существует связь, которую Михэицэ, сидевший с больным горлом между подушками, пока их не было, высказал за них четко и определенно. Адина с горечью угадала ответ по их неловкому молчанию, переглядыванию и внезапно посуровевшим личикам.

Она обняла Исабелу за плечи, заставила ее подняться со стула, подвела к окну и заглянула в самую глубину ее глаз.

— Это правда, Исабела? Когда я ухожу, ты плачешь? Значит, для этого я прихожу сюда?

Исабела не опустила взгляда. И сказала совсем просто:

— Пора, видно, высказаться откровенно, раз и навсегда! Ты приходишь не для этого. Но так получается… Это и понятно. Когда я с ними одна, я тупею. Забываюсь. У меня другие заботы. Я живу только ими. У одного ангина. Другой порвал ботинки… Думать о себе у меня нет времени. Но всякий раз, стоит тебе к нам зайти, все во мне переворачивается. Ты бередишь мне душу… Я снова обо всем вспоминаю! И как же мне после этого не плакать? Я не героиня классических трагедий. Как мне не быть «злой» с ними? Мне далеко до христианских мучениц, находивших наслаждение в страданиях и самоотречении. Я всего-навсего человек из плоти и нервов…

— Значит, мне лучше не приходить?

Исабела ничего не сказала. Но, как и недавнее молчание мальчиков, ее молчание было ответом.

— Это странно, Исабела! — с грустью произнесла Адина Бугуш. — Я думала, мы с тобой так близки — и вдруг ты оказалась далеко-далеко! Сегодня утром я была очень счастлива!.. И пришла поделиться с тобой… Ты представляешь, с чем я ухожу?

Исабела, сжав губы, глядела на падающий за окном снег.

Мальчики смирно сидели на кровати, свесив ноги.

Они не осмеливались развернуть пакеты. Чувствовали, что происходит что-то непонятное и очень серьезное.