Читаем Патриархальный город полностью

Эта речь и в самом деле осталась памятной для города и единственной в жизни Тудора Стоенеску-Стояна. Безо всякого искусства, лишь собственным волнением, искренним и глубоким, он привлек к себе сердца и тысячью незримых нитей связал их воедино. Взмахом руки он разделил все человечество надвое. На немногих, таких, как Теофил Стериу. И множество остальных, обыкновенных людей, вроде тех, что собрались в этом зале. Описал посредственность, суетность, тщеславие, боязнь трудностей, жалкую покорность и бессилие перед судьбой — с неподдельным смирением изобразив самого себя, как представителя этого великого множества. И по контрасту обратил мысли слушателей к жизни писателя, который, словно добродушный и мудрый великан, склонился над муравейником мелких судеб, все понимая и прощая. Даже голос Тудора Стоенеску-Стояна звучал сегодня иначе, чем всегда. А глаза все время обращались к пустым ложам в темноте зала. В какой-то миг он заметил две тени, проскользнувшие на свободные места. Ему показалось, что это они. Наконец-то!.. Он продолжал, обращаясь прежде всего к этой ложе: к друзьям, перед которыми, ради собственного спасения, должен был в этой лекции исповедаться полностью и до конца. На листок с планом он так ни разу и не взглянул. Не было нужды! Слова ему внушал вдохновитель более возвышенный, нежели четкий заранее продуманный план… Как пролетел этот час? Этого не знал ни он сам, ни толпа в зале, душою прильнувшая к его устам. Когда он кончил и зажегся свет, он не заметил ни мелькания хлопающих ладоней, ни платочков женщин, что украдкой утирали мокрые ресницы. Его глаза обратились к ложе, где, как он думал, сидели Адина Бугуш и Санду. Но из ложи ему хлопали Пантелимон Таку и какой-то пескарь. В чем дело? Что произошло? Почему они не пришли?

Он пожимал протянутые руки, не соображая, кому и что говорит. Но вот его подхватил за локоть префект Эмил Сава:

— Да вы, братец, феномен! Что же вы молчали?.. Это было из ряда вон… В вас, дорогой Стоян, пропадает оратор… выдающийся оратор!.. На следующих выборах мы пошлем вас в парламент, не сойти мне с этого места… Жаль, что нынче уже слишком поздно!.. Я уже связан словом, это спутало бы все мои расчеты…

Стоя в тесном коридоре, запруженном толпой слушателей, он пытался высвободиться из объятий префекта.

— Не спешите так… Постойте!.. Сначала вы должны мне дать ваше выступление для «Кэлимана»… Отдельный экземпляр я пошлю в Бухарест, в наш официоз… У вас есть текст?

— У меня ничего нет, господин Сава. Прошу вас, отпустите меня!..

— Вы ошибаетесь… Ошибаетесь, если думаете, что вам удастся от меня ускользнуть… Такого человека, как вы, я ищу в этом жалком городишке уже лет десять и все не мог найти. Человека, который с честью представлял бы нас и в центре, и в парламенте. Вместо всех этих немых и глухонемых мамелюков, которые для голосования припасают целую горсть белых шаров…

— Господин префект, пожалуйста, отпустите меня!

Вокруг них толпились учителя, адвокаты, пенсионеры; все влиятельные лица городка подошли поздравить оратора, который из скромности за целых десять месяцев и словом не обмолвился о таланте, которому в их патриархальном мирке нет равных. Некоторые, пробиваясь поближе, расталкивали толпу локтями. Сам префект непременно желал завербовать его на месте. Боялся выпустить из рук. Откажется он? Или все же согласится? Здесь были люди, которых обрадовало бы его согласие, но были и другие, которых бы оно огорчило, ведь тогда он стал бы для них политическим противником и опасным конкурентом.

Тудор Стоенеску-Стоян в замешательстве глядел на всех и никого не видел. Его мучил единственный вопрос: где Санду и Адина Бугуш? Отчего они не пришли? Что означает их отсутствие?.. Ведь это к ним, прежде всего к ним было обращено его искреннее, неподдельное чувство, его чистосердечное раскаяние…

— Да куда же вы так спешите, в конце концов? — допытывался префект. — Ведь и программа еще не исчерпана… Впрочем, после всего того, что вы сказали, чтение уже не представляет интереса… Вы затмили собой беднягу Стериу!..

И вдруг остановился, озаренный:

— А! Знаю… Теперь я понял, куда вы хотите бежать… Я заметил, в зале не было ваших дорогих друзей Бугушей!.. Хороши друзья!..

Эмил Сава торжествовал.

Отсутствие Бугушей было ему на руку. Решающим препятствием к вступлению Тудора Стоенеску-Стояна в партию была его дружба с Санду Бугушем. Пока он находился под влиянием этого наивного и сентиментального дурачка, не могло быть уверенности, что удастся перетянуть к себе этого парня, которому не было цены.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зарубежный роман XX века

Равнодушные
Равнодушные

«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы. Разговоры, свидания, мысли…Перевод с итальянского Льва Вершинина.По книге снят фильм: Италия — Франция, 1964 г. Режиссер: Франческо Мазелли.В ролях: Клаудия Кардинале (Карла), Род Стайгер (Лео), Шелли Уинтерс (Лиза), Томас Милан (Майкл), Полетт Годдар (Марияграция).

Альберто Моравиа , Злата Михайловна Потапова , Константин Михайлович Станюкович

Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее