Патрик Кензи (ЛП)

— Джин Тирни.

— Мы можем расходиться в деталях, Уоррен, но, по моему мнению, у нас обоих безупречный вкус.

— Я тоже так думаю. — Он хохотнул, откинул шею и, глядя на черные ветви у себя над головой, сказал: — Правду говорят насчет хороших фильмов.

— Что именно?

Все так же держа голову запрокинутой, он гнал коляску вперед, как будто знал каждый дюйм этой загаженной тропы.

— Они тебя как будто переносят куда-то. Когда я смотрю хороший фильм, я не то чтобы забываю, что у меня нет ног. Я чувствую, что у меня есть ноги. Это ноги Митчема, потому что я и есть Митчем. И это мои пальцы прикасаются к обнаженным рукам Джейн Грир. Хорошие фильмы, они дарят тебе другую жизнь. Хоть на время дают тебе другое будущее.

— На пару часов, — сказал я.

— Ну да, — снова хохотнул он, но уже не так весело. — Ну да, — повторил он еще тише, и я вдруг на секунду ощутил на себе всю тяжесть его жизни: занюханный мотель, полумертвая роща, боль в ампутированных ногах и бешеный писк хомяков, без устали бегущих по колесам в своих клетках. И это в неполных тридцать лет.

— Это я не в аварию попал, — сказал он, отвечая на не заданный мною вопрос. — Большинство людей думает, что это я на байке навернулся. — Он посмотрел на меня через плечо и покачал головой. — Я как-то ночевал тут, когда здесь еще был «Приют Молли Мартенсон». Не один ночевал. Но она не была мне женой. Но тут заявилась Холли, злая как черт. Швырнула в меня обручальным кольцом и убежала. Я погнался за ней. Ограды вокруг бассейна тогда не было, но он уже стоял пустой, а я поскользнулся. Ну и сверзился вниз. — Он пожал плечами. — Хребет сломал. — Он махнул рукой, обводя окрестности. — Отсудил у них это все.

Он подъехал к сараю и отпер замок на двери. Некогда сарай был красным, но солнце и полное пренебрежение со стороны хозяев превратили его в блекло-розовый. Он клонился на левый бок, как будто мечтал прилечь и уснуть.

Мне было интересно узнать, как получилось, что из-за трещины в позвоночнике Уоррен лишился обеих ног ниже коленей, но я решил, что он сам расскажет мне об этом, если захочет.

— Что самое смешное, — сказал он, — Холли меня теперь любит вдвое сильнее. Может, потому что я больше по бабам шляться не способен. Как ты думаешь?

— Возможно, — сказал я.

Он улыбнулся:

— Я и сам так думал, но знаешь, в чем на самом деле штука?

— Нет.

— Холли из тех женщин, которые живут, только если кто-то в них нуждается. Как эти ее карликовые свиньи. Если бы не ее забота, эти уроды давным-давно передохли бы. — Он взглянул на меня, затем кивнул сам себе и открыл дверь сарая. Я последовал за ним внутрь.

Большая часть помещения напоминала блошиный рынок. Хромые кофейные столики, лампы под драными абажурами, треснувшие зеркала и телевизоры, зияющие разбитыми экранами. Вдоль дальней стены болтались подвешенные за шнуры ржавые электроплитки; рядом висели репродукции картин с изображением пустых полей, клоунов и цветов в вазах, густо заляпанные апельсиновым соком, кофе или еще какой-то дрянью. В передней трети сарая стояли чемоданы и громоздились груды одежды, книг, обуви; тут же примостилась картонная коробка, доверху заполненная дешевыми побрякушками. Слева Холли или Уоррен выгородили желтой лентой кусок пространства, куда аккуратно сложили чашки, стаканы и тарелки в фабричной упаковке, ни разу не использовавшийся блендер и оловянный поднос с гравировкой «Лу и Дина навсегда. 4 апреля 1997».

Уоррен перехватил мой взгляд:

— Ага. Молодожены. Решили провести здесь брачную ночь, распаковали подарки, а часа в три ночи разругались вусмерть. Она рванула отсюда на машине — они с заднего бампера даже привязанные банки оторвать не успели. Он полуголый выскочил за ней. Больше я их не видел. Холли не разрешает мне все это продать. Говорит, они вернутся. Я ей: солнышко, два года прошло. А она: они вернутся. Вот такие дела.

— Такие дела, — повторил я, все еще ошарашенный картиной свадебных подарков, оловянным подносом и образом полуголого жениха, который в три часа ночи бежит по пустынному шоссе за своей удравшей невестой.

Уоррен свернул направо.

— Вот ее вещи. Вещи Карен Веттерау. Все здесь.

Я подошел к картонной коробке из-под бананов «Чикита» и откинул крышку.

— Когда ты видел ее в последний раз?

— Неделю назад. А потом услышал, что она прыгнула со здания таможни.

Я взглянул на него:

— Ты знал.

— Конечно знал.

— А Холли?

Он покачал головой:

— Она тебе не врала. Она из тех, кто во всем ищет положительную сторону. А если не находит, значит, этого вообще не было. Что-то в ней сидит такое, что не дает ей видеть связь между событиями. Когда я увидел фотографию в газете, то сложил два и два, хоть и не сразу. Минуты три у меня на это ушло. Она, конечно, выглядела по-другому, но все-таки я ее узнал.

— Что она была за человек?