Патрик Мелроуз. Книга 1

Пора было идти в похоронное бюро, обидно упустить случай увидеть отца в гробу (и, может быть, наступить ногой на труп). Патрик хихикнул и поставил пустой стакан на подоконник. Он не будет колоться героином. «Я хочу заявить это абсолютно четко!» — произнес он писклявым голосом мистера Маффета, старого школьного учителя химии. Шагать с высоко поднятой головой — вот его девиз, но прежде затариться транками. Никто не завязывает сразу со всем, тем более (плак, плак) в такое время. Надо пойти в Парк — дышащую, кипучую, чудовищную массу зелени — и затариться. Стайка черных и латиносов у входа в Центральный парк напротив гостиницы сразу распознала в Патрике клиента.

— Аперы! Транки! Зацени! — произнес высокий, весь в синяках, словно побитый, негр, как только Патрик подошел к ним.

Тощий латинос с жидкой бороденкой выставил вперед челюсть и на ломаном английском осведомился, может ли он чем-нибудь помочь.

— У меня мазово, — объявил другой негр, в черных очках. — Зацени!

— У кого-нибудь есть кваалюд? — процедил Патрик.

— У меня есть кваалюд, леммон семьсот четырнадцать. Сколько?

— Почем?

— Пять баксов.

— Беру шесть. И спид, — добавил Патрик.

Это то, что называется импульсной покупкой. Меньше всего ему был нужен сейчас спид, но он не любил покупать наркотик, не запасшись другим, противоположного действия.

— У меня есть «красавчики», они фар-ма-цев-ти-ческие.

— То есть ты сам их изготовил.

— Ты чо, чувак, фармацевтические — значит мазовые.

— Возьму три.

— Они по десять баксов.

Патрик протянул ему шестьдесят долларов и забрал таблетки. К этому времени их обступили другие дилеры. Щедрость Патрика произвела на всех большое впечатление.

— Ты из Англии, да? — спросил латинос.

— Не лезь к человеку, — вмешался тот, что в черных очках.

— Да, — ответил Патрик, зная, что за этим последует.

— У вас там бесплатный героин, правда? — спросил побитый негр.

— Правда, — патриотично заявил Патрик.

— Когда-нибудь я приеду в Британию и загружусь бесплатным смэком, — оптимистично сказал побитый.

— Приезжай, — ответил Патрик, поворачивая к ступеням на Пятую авеню. — Пока.

— Завтра приходи снова! — по-хозяйски крикнул тот, что в очках.

— Ага, — бросил Патрик, взбегая по ступеням.

Он сунул кваалюд в рот, собрал немного слюны и исхитрился проглотить таблетку. Очень важно уметь глотать таблетку, не запивая. Люди, которым нужно запивать, просто невыносимы, думал он, останавливая такси.

— Угол Мэдисон-авеню и Восемьдесят второй улицы, — сказал он таксисту и тут сообразил, что кваалюд — таблетка довольно крупная — застрял в горле. Покуда машина неслась по Пятой авеню, Патрик крутил шеей в попытках протолкнуть таблетку дальше.

К тому времени как они доехали до похоронного бюро Фрэнка Э. Макдональда, Патрик лежал, свесив запрокинутую голову с края сиденья и почти касаясь волосами черного резинового коврика. При этом он пытался выдоить из сухих щек сколько удастся слюны и часто сглатывал. Водитель поглядывал на него в зеркало заднего вида. Очередной псих.

Патрику наконец удалось стряхнуть таблетку с уступчика, который та нашла над кадыком. Он прошел через высокие дубовые двери. Страх боролся в нем с ощущением нелепости. За изогнутой дубовой стойкой с дорическими полуколоннами стояла девушка в серой шелковой блузке и синем жакете — ни дать ни взять стюардесса перелета в загробный мир.

— Я хочу увидеть тело Дэвида Мелроуза, — холодно произнес Патрик.

Девушка велела ему войти в лифт и ехать «прямиком на третий этаж», будто подозревала, что у него возникнет соблазн выйти по дороге и поглазеть на чужие трупы.

Лифт являл собой алтарь французского шпалерного искусства. Над пухлой кожаной скамейкой с пуговками, куда скорбящие родственники присаживаются перед встречей с усопшим, размещалась Аркадия, где придворный, изображающий пастушка, играл на флейте перед придворной дамой, изображающей пастушку.

Как-никак это был важный момент: увидеть тело своего главного врага, останки родителя, труп отца. Тяжесть того, что не прозвучало и уже никогда не прозвучит, необходимость произнести это вслух сейчас, когда никто не услышит, высказаться и за отца тоже — раздвоиться и тем, возможно, расколоть мир и самого себя. Этот миг настал.