Патрик Мелроуз. Книга 1

— Я тоже. Двинулся довольно паршивым спидом, изготовленным при помощи соляной кислоты недоучившимся студентом-химиком с трясущимися руками. Когда давишь на поршень, пахнет горелыми пробирками, а потом начинаешь неудержимо чихать, а сердце колотится в рваном ритме, напоминающем худшие куски в паундовских «Кантос».

— Если у тебя хороший «китаец», то нестрашно.

— У меня его нету.

— У меня есть. Это медицина, чувак, медицина.

— Я приеду.

— В Нью-Йорк?

— Ты в Нью-Йорке? Я думал, замедленность твоей речи — сочетание моих слуховых галлюцинаций и твоей фирменной ленцы. Очень неприятно узнать, что есть реальная причина. Чего тебя туда занесло?

— Мой отец тут умер, я приехал забрать останки.

— Поздравляю. Ты достиг статуса полусироты. Тебе не отдают тело? Требуют за драгоценный груз тот же вес золотом?

— Счет еще не выставили, но, если запросят чересчур много, я оставлю эту дрянь им.

— Правильно. Ты расстроен?

— Мне как-то жутковато.

— Да, я помню это ощущение, как будто почва уходит из-под ног еще больше обычного. И желание умереть еще сильнее обычного, если такое возможно.

— Да, вот это все. Плюс печенка болит, как будто могильщик вогнал мне лопату под ребра и еще наступил на нее изо всех сил.

— Ну, для того печенка и нужна, ты разве не знал?

— Спрашиваешь!

— Извини. Так когда два олимпийца встретятся?

— Ну, я должен вернуться завтра вечером. Ты мог бы запасти все нужное? Тогда я из аэропорта махнул бы прямо к тебе, не заезжая к этому кошмарному Брайану.

— Конечно. Кстати, о кошмарных людях, позавчера я оказался в квартире с какими-то совершенно придурочными итальянцами, но у них был розовый кристаллический кокс, который сыпался в ложку со звуком глокеншпиля. В общем, я украл его весь, сколько было, и заперся в туалете. Как ты знаешь, этих томных волооких итальянцев довольно трудно вывести из себя, но тут их здорово проняло, они колотили в дверь и орали: «Выходи, мудак, или я тебя убью! Алессандро, заставь его выйти!»

— Господи, вот потеха.

— Жалко, мы вроде бы сказали друг другу «чао» в последний раз, а то бы я тебе такого добыл. Честно, это то, чем стоит вмазаться, прежде чем в последний раз вытолкнуть пылающую ладью на серую воду.

— Прямо завидно слушать.

— Ну ладно, может, завтра вечером мы все-таки себя угробим.

— Обязательно. Постарайся добыть побольше.

— Ага.

— Ладно, завтра увидимся.

— Пока.

— Пока.

Патрик, улыбаясь, повесил трубку. Разговоры с Джонни всегда поднимали ему настроение. Он тут же набрал следующий номер и снова откинулся на подушки.

— Алло?

— Кэй?

— Малыш! Как ты? Секундочку, я музыку приглушу.

Звук виолончельного соло стал тише, и Кэй вернулась к телефону.

— Так как ты? — снова спросила она.

— Плохо спал.

— Не удивляюсь.

— Я тоже. Принял около четырех граммов кокса.

— Господи, кошмар какой. Но ты же не принимал вместе с ним еще и героин?

— Нет-нет. С ним я завязал. Только немного транквилизаторов.

— Уже хоть что-то. Но почему кокаин? Подумай про свой бедный нос. Нельзя же с ним так.

— С моим носом все будет хорошо. Просто мне было так тоскливо.

— Бедный малыш. Смерть отца — худшее, что могло с тобой случиться. Вы так и не смогли спокойно поговорить по душам.

— Мы бы и не смогли.

— Все сыновья так думают.

— Ммм…

— Мне не нравится, что ты там один. Встречаешься сегодня с кем-нибудь приятным или только с похоронными агентами?

— Ты считаешь, похоронные агенты не могут быть приятными? — скорбным тоном осведомился Патрик.

— Да нет, конечно, я считаю, они делают большое дело.

— Не знаю, не знаю. Мне надо забрать прах, в остальном я свободен как ветер. Жалко, ты не здесь.

— И мне жалко, но мы ведь завтра увидимся?

— Обязательно. Из аэропорта прямо к тебе. — Патрик закурил. — Я всю ночь думал, — быстро сказал он, — если это можно назвать думаньем… про то, возникают ли мысли из потребности постоянно говорить, изредка облегчаемой парализующим присутствием других людей, или мы просто реализуем в речи уже пришедшие мысли.

Он надеялся этим вопросом отвлечь Кэй от точных подробностей своего возвращения.

— И стоило ради такого не спать! — рассмеялась она. — Я тебе завтра скажу. Ты когда прилетаешь?

— Около десяти, — ответил Патрик, добавляя к времени прилета несколько часов.

— Значит, у меня будешь около одиннадцати?

— Ага.

— Пока, малыш. Люблю, целую.

— И я тебя. До скорого.

Патрик положил трубку и приготовил себе еще дозу кокаина, чтобы поддержать силы. С предыдущей прошло слишком мало времени, и некоторое время он отлеживался, обливаясь потом, прежде чем снова взять трубку.

— Алло? Дебби?

— Милый, я не решалась позвонить, думала, может, ты еще спишь.

— У меня бессонница.

— Извини, я не знала.

— Я тебя ни в чем не обвинял. Не надо ощетиниваться.

— Я не ощетиниваюсь, — рассмеялась Дебби. — Просто беспокоюсь о тебе. Глупо, честное слово! Я всего лишь имела в виду, что всю ночь беспокоилась, как ты там.

— Глупо, да.

— Пожалуйста, не спорь. Я не сказала, что ты глупый, только что глупо спорить.

— Что ж, я спорю, и если спорить глупо, значит я глупый. Мое обвинение в силе.

— Какое обвинение? Ты вечно думаешь, будто я на тебя нападаю. Мы не в суде, я не прокурор и не твой враг.