Патрик Мелроуз. Книга 1

Из каждого динамика звучали Talking Heads. «Нет сердцевины», — пел Дэвид Бирн{103}, и Патрик с ним согласился. Откуда они знают, что он чувствует? Даже страшно. Тут же на экранах возникло изображение гепарда, преследующего антилопу. Патрик вжался в стену, как будто его отбросило центробежной силой вращающейся комнаты. Усталость и слабость набегали волнами, реальное состояние тела вырывалось из-под стражи наркотиков. Действие последней дозы кокса ослабело по пути сюда. Наверное, «Черного красавчика» придется принять раньше, чем намечено по графику.

Гепард в облаке пыли настиг и повалил антилопу. Ее ноги дергались, покуда гепард перегрызал ей шею. Поначалу происходящее словно разбилось и рассеялось по всем экранам, потом камера наехала, убийство умножилось и усилилось. Помещение по-прежнему как будто отбрасывало Патрика назад, словно отторжение и желание сохранять дистанцию — спутники всех его контактов с людьми — превратились в физическую силу. Что-то в благостности смэкового прихода заставляло его поверить, что вселенная не враждебна, а всего лишь равнодушна, однако эта трогательная вера не выдерживала проверки опытом и казалась особенно далекой сейчас, когда он упирался ладонями в стену.

Естественно, Патрик по-прежнему думал о себе в третьем лице, как о персонаже книги или фильма, но по крайней мере пока это было третье лицо, единственное число. «Они» сегодня еще не пришли, микробы голосов, овладевшие им вчера вечером. В присутствии отсутствия, в отсутствии присутствия, Труляля и Траляля. Жизнь как подражание плохой литературной критике. Дез-ин-те-грация. Изнеможение и лихорадка. Бизнес, как всегда. Сомнительный бизнес, как всегда.

Словно на крутящемся аттракционе в луна-парке, Патрик с усилием отклеился от стены. В мерцающем голубом свете телевизоров посетители неловко полулежали на мягких серых скамейках по периметру комнаты. Патрик подошел к бару осторожной походкой водителя, пытающегося убедить полисмена, что он трезв.

— Доктор сказал — его печенка была как рельефная карта Скалистых гор, — произнес толстошеий весельчак, облокотившийся на барную стойку.

Патрик скривился, и у него сразу кольнуло в правом боку. Вот ведь сила внушения! Надо успокоиться. В пародии на отрешенность он обвел помещение взглядом хищной рептилии.

На ближайших к бару подушках полулежал чувак в красно-желтом килте, ремне с заклепками, армейских ботинках, черной кожаной куртке и металлических серьгах в форме молний. Вид у него был такой, будто он перебрал тиунала. Патрик вспомнил черную вспышку тиуналового прихода, жгущего руку, словно едкий порошок. Нет, только в самой последней крайности! Вид чувака показался Патрику до крайности немодным. Как-никак прошло уже шесть лет с панковского лета семьдесят седьмого, когда он сидел в одуряющей жаре на пожарной лестнице школы, курил травку, слушал «Белый бунт»{104} и орал «Круши-ломай!» над крышами. Рядом с панком в килте сидели на краешке скамьи две нервные секретарши из Нью-Джерси, их обтягивающие брючки впивались в мягкие животы. Они с многообещающим рвением переносили алую губную помаду на белые сигаретные фильтры, но были такие страшенные, что Патрик даже не рассматривал вариант забыть с ними равнодушие Марианны. Спиной к ним риелтор (или арт-дилер?) в темном костюме разговаривал с человеком, который компенсировал почти полное облысение жидкой занавесочкой седых волос, растущих из последних продуктивных фолликулов на затылке. Судя по всему, старички изо всех сил пытались удержать отчаяние юности, приглядывались к нью-вейвовским ребятишкам, высматривая последние отголоски бунтарской моды.

В другом помещении девушка с вечно популярной внешностью бедненькой простушки в черном свитере поверх секонд-хендовской юбки держалась за руки с мужчиной в футболке и джинсах. Они послушно смотрели в телеэкран, на полу рядом с ними стояли две кружки пива. Дальше возбужденно беседовали трое: мужчина в кобальтово-синем костюме с узким галстуком, мужчина в алом костюме с узким галстуком, а между ними — горбоносая брюнетка с длинными распущенными волосами, одетая в кожаные жокейские бриджи. В темноте за этой троицей Патрик различал поблескивание цепей.

Безнадежно, абсолютно безнадежно. Единственная сколько-нибудь привлекательная девушка в помещении находится в прямом телесном контакте с другим мужчиной, и они даже не ругаются. Омерзительно.