Патриот

Зэк, получивший такой дополнительный срок, будет, мягко говоря, переживать. Я, как вернулся в барак, обратил внимание, что на меня украдкой поглядывают (все, конечно, уже знали о сроке) таким вот специфическим взглядом: «Как он? Что на лице?» Интересно же посмотреть на выражение лица человека, которому только что сказали, что у него теперь самый долгий срок на этой зоне. Да ещё и увезут куда-то на строгий режим к убийцам. Подходить и спрашивать никто, конечно, не станет, но всем любопытно, как будут проявляться страдания. Люди и вешаются, и вскрываются в такие дни.

А я — вообще норм. Даже «мой» оперативник сказал во время очень надоевшего полного обыска с раздеванием: «Я смотрю, вы не очень-то расстроились».

Действительно, вообще не расстроился и сел писать это, потому что не силой воли «держал лицо», изображая равнодушие и беспечность, — реально сработал тюремный дзен.

Я с самого начала, конечно, знал, что сажусь не на 2,5 года. А, видимо, пожизненно, с двумя опциями: до конца моей жизни или до конца жизни этого режима.

Такие режимы бывают живучи, и самое глупое в этой ситуации — слушать и самому себе повторять вот это: «Лёша, режиму остался год максимум. Ещё год, самое большее два — всё рухнет, и ты выберешься», ну и всё в таком ключе. Мне это очень часто пишут.

СССР просуществовал 70 лет. Северная Корея и Куба существуют и сейчас. Китай с кучей политзэков существует так долго, что они умирают в тюрьмах, а режим слабины не даёт и никого не выпускает, несмотря на международное давление.

Правда заключается в том, что мы не очень-то понимаем, насколько живучи автократии в современном мире, где они (за редкими-редкими исключениями) защищены от внешнего вторжения международным правом, ООН, суверенитетом и так далее. А Россия, хоть и ведёт прямо сейчас классическую агрессивную войну против Украины (что умножило на десять разговоры о скором крахе режима), ещё и защищена членством в Совбезе ООН и ядерным оружием.

Экономический крах и обеднение — да, они нас ждут наверняка. Ситуация, при которой власть падёт так, что её обломки, падая, откроют двери тюрем, неочевидна.

У меня, безусловно, нет к этому пассивно-созерцательного отношения, я отсюда стараюсь делать всё, что могу, чтобы сокрушить авторитаризм (или, скажем скромнее, способствовать его сокрушению). Каждый божий день я думаю о том, как действовать более эффективно, что хорошего посоветовать своим коллегам на свободе, где самые уязвимые места режима. Но вот этот wishful thinking[26] — «режим падёт, и я скоро выйду» — в моей ситуации губителен.

Ну и что ж теперь, если я не выйду ни через год, ни через три?

В депрессию впасть? Обвинять всех в том, что они недостаточно стараются, чтобы меня вытащить? Проклинать международных лидеров и вообще общественное мнение за то, что они меня забыли?

Так или иначе, рассчитывать на скорый выход и ждать его — значит самого себя изводить.

Я сразу решил: если выпустят в результате давления или каких-то политических раскладов, то — в течение полугода. Что называется, по горячим следам. А раз этого не произошло, значит, я попал надолго. И к этому надо психологически подстроиться, чтоб, когда будут продлевать срок, я чувствовал себя не менее, а даже более уверенно, чем в тот момент, когда сел в самолёт в Москву.

Изложу план моей подготовки — может, кому пригодится (хотя лучше бы не пригодился).

Первый приём хорошо известен, о нём часто пишут в книжках: «Представь всё самое худшее и смирись».

Надо сказать, что это реально работает, хотя упражнение слегка мазохистское, конечно. И, думаю, оно не очень подходит тем, у кого настоящая депрессия, — такие могут и до петли доупражняться.

И ещё его довольно легко применять, потому что навык есть у каждого с детства. Помните, как вы рыдали в кровати и со сладким торжеством представляли себе, что вот вы умрёте сейчас всем назло и вот тогда посмотрите на лица этих ужасных родителей? Как они будут плакать, как они поймут наконец, кого потеряли. Как, задыхаясь от слёз, они будут обращаться к вам, тихо и мирно лежащему в гробике, с мольбами встать и пойти смотреть телевизор не то что до десяти, а даже и до одиннадцати вечера, лишь бы жил! Но поздно: вы уже умерли, а значит, непреклонны и глухи к их мольбам.

Ну вот, здесь похоже.

Ложишься на нары, ждёшь команды «Отряд, отбой» с выключением света (лучший момент суток с огромным отрывом) и спрашиваешь себя максимально честно: ну давай прикинем, что может случиться самого плохого, и смиримся с этим, пропуская стадии отрицания, гнева и торга.

Я проведу остаток своей жизни в тюрьме и умру здесь. Никто со мной даже не попрощается. Или наоборот: пока я сижу, переумирают все на воле, и я не смогу проститься.

Пропущу окончания школ и колледжей у детей, квадратные шапочки с кисточками будут подбрасывать без меня. Все юбилеи пройдут без меня. Не увижу внуков, не стану героем ни одной семейной истории. Меня не будет ни на одной фотке.