Патриот

– О нет, нет. Но… – Аллея Воспоминаний внезапно сделала крутой поворот и превратилась в разбитую колею, ведущую через темный лес. – Но когда твоему лучшему другу в глаз попадет стрела, кругом все орут, лошади ржут, а ты от страха готов обо… короче, по-настоящему испуган, так вот, если в такой момент тебя вынесет на вражеского солдата… то почему-то испытываешь сильное желание немного его… вроде как поколотить. Просто… сделать что-то такое, чтобы лет через двадцать в дождливые дни у него начинало сводить коленную чашечку. Чтобы он помнил, где он побывал и что делал.

Порывшись в кармане, Колон извлек оттуда крохотную книжицу.

– Вот, – сообщил он. – Это принадлежало моему прадедушке. Он участвовал в той знаменитой сваре с Псевдополисом, и мой прапрадедушка дал ему с собой этот солдатский молитвенник, потому как на войне тебе только и остается, что молиться, уж поверьте мне, и прадедушка сунул книжку в верхний карман кожаного жилета, на нормальные латы денег не хватило, а на следующий день во время сражения, откуда ни возьмись, стрела – и, фьють, прямиком в книжку, просверлила ее всю до последней страницы и застряла. Вот, можете посмотреть. Дыра осталась.

– Да уж, чудо так чудо, – согласился Моркоу.

– Оно самое, – подтвердил сержант и уныло поглядел на потрепанный томик. – Если бы не остальные семнадцать стрел…

Барабанный бой затих вдали. Немногочисленные остатки Стражи избегали смотреть друг другу в глаза.

А потом чей-то повелительный голос вдруг осведомился:

– А ты почему не в форме, молодой человек?

Шнобби оглянулся. К нему обращалась пожилая госпожа, чертами лица похожая на индейку, а голосом – на судью, выносящего смертный приговор.

– Я? Как это не в форме? – Шнобби указал на свой видавший виды шлем.

– Я говорю о должной форме, – поджала губы дама, протягивая ему белое перо. – Чем ты будешь заниматься, когда клатчцы станут насиловать нас в наших постелях?

Бросив на остальных испепеляющий взгляд, она величественно прошагала дальше. Ангва заметила в толпе нескольких таких женщин. То там, то сям мелькали белые перья.

– Лично я буду думать: «Ну и смелые ребята эти клатчцы», – пожал плечами Моркоу. – Похоже, Шнобби, цель белого пера – устыдить тебя и заставить записаться в солдаты.

– О, тогда все в порядке, – оживился Шнобби, никогда не видевший в стыде ничего постыдного. – А что мне с ним теперь делать?

– Гм-м, кстати… я рассказывал вам, что я сказал лорду Ржаву? – нервно осведомился сержант Колон.

– Уже семнадцать раз, – отозвалась Ангва, напряженно следя за женщинами с белыми перьями. И добавила, словно про себя: – Возвращайся со щитом или на щите…

– Интересно, а как полагается: только по перу на человека или можно взять больше? – полюбопытствовал Шнобби.

– Ты о чем? – переспросил Моркоу.

– О перьях, – с готовностью пояснил Шнобби. – На вид настоящие, гусиные. Я уж найду им применение…

– Я обращался к Ангве – что ты сказала?

– Гм? А… просто выражение. Женщины говорили так, когда провожали своих мужчин на войну: «Возвращайся со щитом или на щите».

– На щите? – не понял Шнобби. – Вроде как… на санках, что ли?

– Вроде как мертвым, – объяснила Ангва. – Они имели в виду: возвращайся победителем либо не возвращайся вовсе.

– Ну, я-то всегда возвращался со щитом, – пожал плечами Шнобби. – Тут у меня полный порядок.

– Шнобби, – вздохнул Колон, – ты возвращался не только со щитом, но и с мешком золотых зубов и пятнадцатью парами еще не остывших сапог. И на угнанной где-то телеге.

– Разумеется, – возразил Шнобби, втыкая белое перо себе в шлем. – Воевать надо на стороне сильного, иначе на войну и соваться не стоит.

– Шнобби, ты всегда воевал только на стороне победителя, а все потому, что, вынюхав, чья возьмет, в нужный момент облачался в мундир с плеча какого-нибудь подстреленного бедолаги. Я слыхал, генералы специально приставляли к тебе шпиков – по твоему мундиру можно было сразу определить, как развивается бой.

– Ну и что? Война – такое дело. За время своей службы ты можешь поменять много полков.

– Это правда. Но не за одно сражение.

Стражники направились обратно в штаб-квартиру. Большинство из тех, кто дежурил в эту смену, взяли отгул. Все равно ведь не ясно, кто теперь главный. Да и чем сегодня заниматься? В штаб-квартире остались лишь те, кто не представлял свою жизнь без Стражи, и не успевшие еще обтесаться новобранцы.

– Уверен, господин Ваймс что-нибудь придумает, – сказал Моркоу. – Отведу-ка я Гориффов домой. Господин Горифф говорит, что соберет вещи и уедет. Многие клатчцы уезжают. И разве можно их за это винить?

Несомый снами, словно большими пузырями, Ваймс вынырнул из бездн бессознательного.

Обычно он любил момент пробуждения, ведь именно первые минуты нового дня приносили наиболее яркие озарения. Как будто по ночам какие-то участки мозга усердно трудились над вчерашними проблемами, чтобы по пробуждении хозяина немедленно вручить ему результат своих трудов.