Патриот

Это был не ресторан – бар в американском стиле. С потолка гремела «Симпатия к дьяволу», скрежетание гитар, безапелляционный фальцет Джаггера. Знаев вспомнил Нью-Йорк, разноцветные толпы загорелых улыбающихся космополитов. Ухмыльнулся про себя. В Москве всё американское мгновенно превращается в отчаянно русское. Не все тут космополиты, не все загорелы и белозубы, не всем хватает двух шотов крепкого, чтоб расслабиться. Пьют круче, хохочут громче; каблуки – выше, декольте – рискованней, взгляды – прямей. Не Манхэттен, нет. Гораздо интересней.

Цены ниже, прёт сильнее.

Круто пахло апельсинами, по́том, духами, жареной картошкой, предчувствиями длинного весёлого вечера.

Знаев поискал глазами «печального коммерсанта» и, разумеется, нашёл его у дальней стены: пиджак снят, ворот нараспашку, золотая цепочка, взгляд блуждает меж стаканом виски и раскрытой записной книжечкой «Молескин», а справа и слева от книжечки – два телефона: в Москве опять стало модным иметь два телефона, а было время – это считалось провинциальным и смешным.

Рядом с «печальным», в самом тёмном углу, за пустым столом сидели двое: юная худенькая девушка и крупный – втрое больше спутницы – широкий в кости человек без возраста, с сильно обветренным медным лицом моряка или таёжного жителя, в чёрной заношенной майке и старых джинсах. Его спутница была духовно продвинута с ног до головы: руки и шея – в сложных цветных татуировках, в ушах – тоннели, оттянувшие мочки к самым плечам.

Меднолицый сидел прямо, расправив громадные плечи, держал в поднятой руке чашку с чаем. Сидел и не двигался, глядя в никуда.

Рука меднолицего истукана сгибалась в локте почти неуловимо для глаза.

«Пелена? – озабоченно подумал пьяный Знаев. – Или спутанное сознание? Я провалился в прошлое? Я вижу тонкий мир?»

В дальнем конце зала разбили стакан; публика разразилась одобрительными возгласами и свистом. Фальцетом затявкала чья-то карманная собачка.

Нет, понял Знаев, не тонкий мир, – тот же самый, надоевший, реальный. Привычный.

Тем временем рука с чашкой неизвестным образом оказалась уже возле губ меднолицего.

Духовно продвинутая девчонка смотрела, не отрываясь, и не мигала даже.

Прочие посетители, пьющие, по случаю благодатного летнего вечера, некрепкие ледяные жидкости, не обращали внимания на меднолицего: а тот (Знаев пожирал его глазами) делал глоток из чашки, очень медленно.

Знаев не выдержал, подошёл и сел рядом с девчонкой, против истукана, ощущая за собой известную индульгенцию: надравшись, могу подсесть к любому, что-нибудь спросить или наоборот, рассказать; в русском кабаке это нормально.

Тут вам не Манхэттен, тут после стакана водяры все друг другу братья и возлюбленные.

В крайнем случае прогонят пинками, не страшно.

Ни истукан, ни его юная подруга никак не отреагировали на появление угрюмого пьяного субъекта с торчащими дыбом пегими волосьями.

Знаев не знал, как собрать правильный вопрос, и ждал, пока меднолицый гигант поставит чашку на скатерть. Тем временем водка ударила в голову.

Меднолицый совсем потемнел и показался Знаеву добрым чудовищем, наподобие Хеллбоя. Чудовище не вошло сюда через дверь, но материализовалось прямиком из зазеркалья, из параллельного пространства. У него были старая сухая кожа в густой сетке морщин, короткая серебряная щетина на гранитном подбородке и жёлтые ногти. Чудовище явно или отсидело десятку общего режима, или оттрубило подряд несколько путин на рыболовецком сейнере. Возможно, и то, и другое.

Слоновьи ушки девочки удлинились до пола, сквозь тоннели мерцало потустороннее и сексуальное.

Пелена разъяла мир на разновеликие куски, всё стало вывернутым и перевёрнутым, люди взлетели со стульев и табуретов, воспарили, и даже собачка воспарила; элегантные сумки, клатчи и портфели сделались прозрачны, и Знаев легко прозрел их интимное содержание: презервативы, и электрошокеры, и кредитные карточки с пин-кодами, нацарапанными иголкой с краешка, и плоскую флягу с коньяком, и пачку «Алка-Зельтцера» (в той же сумке), и шприц с инсулином, и поддельный золотой «Паркер», и маленькую книжечку Бродского, и компакт-диск с фильмом «Бёрдмен».

Барную стойку тоже пробил взглядом – за нею парняга сберегал в особый стаканчик двадцать грамм, которые искусно не долил в стакан Знаева.

И сквозь стену бара стало видно, как мимо ряда машин крадётся парковочный партизан с фотоаппаратом: зафиксировал номер и исчез, встречайте штраф.

– Тебе надо ещё выпить.

Знаев вздрогнул.

– Что? – спросил он.

Пелена исчезла – или, наоборот, уплотнилась до настоящей чертовщины.

Меднолицый гигант смотрел приветливо, но без улыбки.

– Выпей ещё, – предложил он звучно. – Тебе это нужно.

– Знаю, – грустно ответил Знаев. – Но мне за руль.

– Руль здесь, – сообщил меднолицый и показал пальцем на свой висок.

– Извиняюсь, друг, – сказал Знаев, – а как ты этому научился?

И показал жестом процесс медленного распития чая.

– Практика, – лаконично ответил меднолицый.

Знаеву принесли второй стакан, хотя он ничего не заказывал, – и он срочно выпил, хотя не собирался.

Тут же его озарило.