Патриот

По лицу сама собой вновь расползается непослушная улыбка. Ислам замечает её, только когда дёсны начинает щипать от холода. Быстро прячет улыбку в карман и спускается по лестнице вниз, на ходу вытряхивая из волос снежинки.

Глава 10

Как-то само собой получилось, что Ислам стал ходить с Яно в кружок стихосложения. Яно каждый раз тащил его туда, а сопротивляться настойчивому эстонцу не было охоты. Он говорил:

— Ты очень сильно занят?

Хасанов в этот момент обыкновенно валялся на диване с какой-нибудь книжкой.

— Очень. Занят, как сам чёрт. А что?

— Я подумал, может быть, ты хочешь пойти со мной к Наташе и Славе.

— Это твои друзья. Не мои. Что мне там делать?

— Не знаю. Что-нибудь. Можно будет порисовать на стенах или…

— Попротыкать кому-нибудь шины, — вздыхает Ислам. Смотрит, как скисает лицо друга. Процесс брожения такой явный, что даже на языке становится кисло. — Послушай. В ночь я с твоими сумасшедшими приятелями никуда не пойду. Даже не заикайся. У меня звенит горшок, так что к десяти я должен быть в этой постельке.

— Значит, сейчас ты со мной пойдёшь?

— Если только на пару часов.

Ислам не может удержать улыбку при виде очередной метаморфозы. Яно только сейчас стоял здесь, унылый, как Пьеро из сказки — такому только в театре юного зрителя играть. Дети были бы в восторге. И вот уже на месте кислого пятна в очках с жёлтыми губами что-то пылающее и благодарное.

В клубе неплохо. Столько запахов, от которых у иного начинает болеть голова, но Ислама они почему-то успокаивают. Можно сидеть на подоконнике и наблюдать за бурлящей вокруг жизнью.

Здесь занимались сразу всеми проблемами. Всерьёз обсуждали действия правительства, составляли карты ночных патрулей — и собственных патрулей. Готовились к очередной демонстрации, на этот раз вполне обыкновенной, с плакатами и меткими «кричалками».

Предыдущая провалилась. Флешмоб бездомных разогнали, как слышал Хасанов, дубинками; сюжет даже появился в местных новостях. Кого-то скрутили; по идее это следовало сделать со Славой, но его взрывная речь слышится сейчас то в одной части зала, то в другой, он умудряется быть сразу везде. Вот он забрался на табуретку и декламирует Летова.

Стихи читает он и правда хорошо. Эмоции передаются всем присутствующим, вспыхивают в каждом, словно пропитанная горючим тряпка, и вот уже рты начинают открываться, вслед за Славой прожевывая слова.

Иногда к Хасанову запрыгивал Яшка, местный корабельный кот, невозмутимая рыжая зверюга без одного уха. Из-за этого, а ещё из-за жёлтых глаз, в которых плескалось безразличие, с которым, возможно, на землю смотрит солнце, он казался самым опытным в этой армии юнцов. Авторитетом.

Иногда подсаживалась поболтать Наташа.

— Думаешь, мы сможем хотя бы чуть-чуть улучшить ситуацию в городе?

— Ты хочешь знать, что думаю о ваших планах каким-то образом исправить или выбрать самим власть? Никаких шансов.

Наташу задело.

— Хочу знать, зачем ты сюда ходишь.

Ислам чуть было не сказал: «А зачем ходят в зоопарк?» — но вовремя сдержался.

— В основном за компанию с Яно. Что стало с теми ребятами, которых задержали на вашем бомжатнике? Их отпустили?

— То были не наши ребята. Из местного КПРФ. Хотя — молчи! — естественно, не важно, свои или нет. Мы отслеживаем судьбы всех ребят, борющихся за правду. Тех четверых уже отпустили.

Молчат некоторое время, и Наташа спрашивает с претензией:

— Неужели тебе нравится то, что вокруг происходит?

— Да мне, откровенно говоря, всё равно, — бурчит Ислам.

Конечно, ему не всё равно. Просто он не знает, что ответить. Как и все, смотрит на весь этот беспредел, привычно морщится и отворачивается.

— Мы здесь боремся в первую голову с этим, — недовольно говорит Наталья. — С безразличием. Пытаемся открыть людям глаза.

Ислам вращает чашку в ладонях, разглядывает налипшие на стенки чаинки.

— Вся наша жизнь выстроена из этих «всё равно» и «наплевать».

То, что эти дети играют в войну, ситуацию мало меняет. В войну сейчас играют все. Её обсасывают, как фруктовый леденец, о войне кричит телевизор, каждая бульварная газетёнка, каждый новостной сайт в интернете. Здесь все горазды лишь орать, обвинять друг друга, кидаться тухлятиной.

А между тем нас продолжают гнать к краю пропасти, и мы бежим с громким возмущённым хрюканьем. В этом проблема. Выплеснем всю свою ярость на правительство, на соседа и с успокоенной совестью замолкаем. А то, что в тёмном переулке сейчас кого-то гасят монтировкой, тебя не колышет. Ты слышишь крики, но отворачиваешься. Ты веришь тем, кто рассказывает, как сейчас всё хреново, и обещает, что в будущем всё будет лучше. Если вы выберете его. Бла-бла-бла…

— Так какого чёрта же ты ничего не делаешь?

Ислам неуютно шевелит ногами, и Яшка, устроившийся было на коленях, с урчанием перебирается к Наташе.

— Я могу рассуждать об этом только за кружкой пива, но я ничего не могу сделать. Я не политик и не представляю, как заставить людей сделать первые шаги к тому, чтобы изменить всё к лучшему.