Патриот

Оставила в покое графин, пальцы, как будто два паука на паутинках, добрались до губки, до тарелок, сложенных в мойке, до ручки холодильника и ложек. Гремят всем, бесцельно бродят по столу.

Потом вдруг всё бросила. Посмотрела на Ислама большими белыми глазами.

— Думаю, его от страха парализовало.

— Вы оставили его там?

— Мы дали дёру. Один мент заломил Яно руки, я видела, другой погнался за нами. «Стрелять буду», — орал. Но он был толстый, и мы убежали.

— Чёрт… — говорит Ислам.

Наташа снова прячет руки между коленей. Будто пара пауков вернулась на свою паутину.

— Наверное, он нас теперь сдаст. Я ещё не была дома. И Слава, наверное, не был. Родители мне звонили, но я сбрасывала. Господи, зачем я это сделала? Они ведь теперь будут звонить в милицию. Там скажут, что я в розыске, и они расстроятся. Или не скажут… примут у них заявление, а потом тот толстый милиционер посмотрит и скажет, что это за мной он гонялся. Он ведь светил фонариком мне в лицо… Хотя всё равно нас сдаст Яно. Слушай, что мне теперь делать?

Она настолько не похожа на себя, насколько различны ночь и день.

— Не знаю, — Ислам пытался думать, но эта перемена его пугает, и голова стала как шар для боулинга. Такой же тяжёлой и полной внутри неподвижной холодной субстанции. Мысли — это движение, и мыслей там сейчас никаких не было. Всё-таки он жутко не выспался. — Иди отсюда. Иди погуляй и проветрись. Иди домой.

— Но…

— Иди домой. Не могу тебя такой видеть.

— Ну ладно.

Она встала, с пустым лицом очень аккуратно задвинула табурет под стол. Припарковала графин на место, обратила белое лицо к Исламу, и он видит там смятую, будто в кулаке, улыбку.

— А мы всё-таки успели нарисовать. Немного. Я рисовала с начала, успела написать: «Здесь…» Слава — с конца, нарисовал только: «Я». Смешно как, да?

Затворилась дверь, Хасанов успел заметить, как потянулись к умывальнику первые соседи. Заспанные лица, за щеками и в руках зубные щётки, пялятся в спину девушке с любопытством. Наверное, пока шла по коридору, грохоча своим эскортом, всех перебудила.

Ислам только сейчас сообразил, что сидит полностью одетый, в застёгнутой куртке, шапке и перчатках. Куда он собрался в таком виде? Вызволять Яно? Бред. Интересно, кстати, связался ли кто-нибудь с его мифическим дядей? Наверняка. А хотя — обязаны ли они что-то ему сообщать? Яно вроде как уже совершеннолетний, да и российское гражданство есть… хотя что такое совершеннолетие для свалившегося с луны человечка?..

Они отправят его на опыты. Точно. Будут выпытывать, откуда он прилетел.

Ислам начал раздеваться, на полдороге остановился и стал одеваться обратно. Не спать же ложиться.

Он отправляется в клуб. Оскальзывается на ступенях, прохлада утра напоминает о забытом шарфе. Всё равно: идти не далеко… Терпит бурчание охранника, которому чуть не своротил со стола стопку журналов, и пробирается коридорами первого этажа до нужной двери.

Она распахнута настежь, и пароля никто не спрашивает. Наружу выползают все те запахи, что успели там накопиться; среди них вонь прокисшего вина. Ислам водит руками: всё как будто в тумане, даже лучи света бьют из окна дымными столбами. Кашляет, пытаясь разогнать руками дым, но тот только лениво клубится между пальцами. Всё равно что пытаться разогнать воздух… Аллах, да чего они тут праздновали? Вот и коробка из-под дешёвого «Каберне». А вот и ещё одна. Будто в маленьком помещении бушевало торнадо, большая часть вещей исчезла, оставшееся не на своих местах. Под ногами попадаются тетради и книги. Картонные коробки пропали, кроме одной, в которой блестит, словно груда драгоценностей, битое стекло. В мусорное ведро аккуратно сложены пустые тюбики из-под краски.

Ясно. Господа протестующие решили убраться подобру-поздорову. Но этот запах… сжечь они тут за собой, что ли, всё пытались? Ух ты. Что это там торчит, из-за рояля? Нога?..

Ислам по широкой дуге обходит рояль, с полминуты, склонив голову набок, разглядывает привалившегося к нему человека. Наконец усаживается рядом на четвереньки.

Слава поднимает веки, вяло хлопает по ковру рядом с собой. Присаживайся, мол. Пытается убрать оттуда какую-то стекляшку, но стекляшка отползает от непослушных пальцев, он тянется следом и едва не заваливается на бок.

Ислам вынимает из его рта самокрутку, придирчиво её осматривает.

Так вот чем тут воняет…

— Где ты это взял?

Слава пытается собрать расползающееся лицо. Хмурится, и одна бровь почти наползла на веко. Движения размашистые, крупные, обыкновенные движения пьяного человека, сознание в глазах подёрнуто дымкой, но по-прежнему злое. Кажется, напивался он целеустремлённо, заливая в себя бокал за бокалом, размягчая напряжённые до консистенции дерева мышцы. С ненавистью, неподвижным взглядом смотрел на пакет вина. Растоптал первый, когда он опустел, и зарядил в обойму второй.

А потом, когда вино подействовало недостаточно сильно, так же яростно заталкивал в себя дым. Тело теперь мягкое, кажется, дотронешься пальцами и останутся отпечатки, однако разум всё так же напряжён, натянут, как арбалетная тетива.